argentum

      На космическом корабле Uranus, в пространстве между Землей и Марсом, царило некоторое подобие порядка. Бригада в составе десяти человек денно и нощно исполняла положенные на них задачи. Среди них были представители медперсонала, криптозоологи, механики и пилоты. Анна Пауль Роттенхерц, в прошлом военный хирург, входила в эту братию.       Энн — так она представлялась всем — не выделялась среди обычных людей. Она любила выпить вечером пятницы и отдохнуть где-нибудь за городом за шашлыками. Особенно она обожала кататься на лыжах, когда перепадала возможность. Она, живописная Бавария, ноющие от молочной кислоты ноги — вот из чего состоял её набор идеального отпуска. Энн вполне могла сойти за стереотипную немку, будучи блондинкой с выразительными голубыми глазами. Её лицо, несколько угловатое и осунувшееся за годы эпидемии, то и дело выражало насмешку. Над смертью, над ужасами неизведанной болезни и над чужими пивными животами — что-что, а меру в алкоголе она знала! И знала себе цену.       Её временное пристанище выглядело как небольшой кабинетик с аккуратными шкафчиками под препараты и документацию. За время путешествия — а с момента их запуска в космос прошло около двадцати дней — он успел обогатиться атмосферой небрежного уюта. Кое-где стояли пустые кружки. Без плесени — до такого она не доводила. На её столе небрежной стопочкой лежали отчёты. Стабильно, раз в неделю, приходилось устраивать медосмотры согласно протоколу. А протокол, как говорила она, это их личная Библия — лучше его пункты не нарушать. Стены увешивали разного плана плакаты: строение глаза человека, мозга, схема ЖКТ и прочие, что хоть как-то напоминало о том, чему она научилась за все годы работы с «внутренним миром» человека. Под ними лежали коробочки — наборы для осмотра врачей всех профилей: зеркала, линзы, стетоскопы, термометры, устройство для измерения давление, которое люди здесь называли по привычке тонометром.       Конечно, ещё была маленькая операционная, больше похожая на каморку. Однако Энн не жаловалась — спасибо, что есть хоть что-то. Хоть какой-то стерильный уголок посреди звездного безумия.       К слову о безумии.       Работала Энн не одна. Был у неё напарник с мелодичным именем Адам Моне. Прожжённая годами работы в полевых условиях, она не обратила на него особого внимания. Она не знала, что могло ей дать неформальное общение с недавним выпускником медицинского университета — есть и есть. Ещё один плюсик в карму тем, кто набирал их команду. На один корабль должно приходиться как именно два врача на случай, если...       Энн поджала губы. Сколько она об этом думала, столько она и надеялась, что выживут они оба.       — Эй, Адам.       Её взгляд медленно бродил по чужой наружности. Её знания о его прошлом ограничивались его происхождением — Адам был родом из Франции. О французах гуляли разные стереотипы, сплетни, в некоторые из них она охотно верила. Например, её соседи часто называли их лентяями и бунтарями. И она бы дальше витала в облачках из чужих баек, если бы не знакомство с Адамом.       — Как ты докатился до жизни такой?       Он был молодым специалистом — таких в их дни отрывали с руками и ногами. Она видела его усердие и отзывчивость по отношению к их подопечным: он мастерски успокаивал тех, кому становилось не по себе вдали от Земли. Морщинки легли на его побледневшем лице, а на щеках выступила чуть заметная щетина. Он тоже переживал. Нервничал. Но в его взгляде всегда прослеживалось это участие, желание помочь. Оно окутывало мягким одеялом и успокаивало. Было ли дело в цвете — карие глаза всегда внушали ощущение дружелюбия — или в его личности, не имело значения — работу лекаря души он выполнял отменно. Насчёт других навыков Энн не переживала, часто наблюдая его за научными трудами или тренажёрами для наложения швов.       Адам вежливо улыбнулся. Ненадолго.       Потом задумался.       — Хорошая жизнь... Полезным делом занимаюсь.       Энн нахмурилась. Оглядела его снова, словно увидела в первый раз. Ничего в нём не изменилось. Ей ненадолго показалось, что в его рыжих волосах закралась парочка седых волосков — Адам ощущался гораздо старше. Мудрее. Спокойнее.       — В пизду такое дело.       Она откинулась на спинку кресла. Прикрыла дряблые от недосыпания веки и позволила воспоминания пощекотать её нейроны. Вот дом. Лужайка рядом. Всё чинно и благородно, но, увы, скоротечно. Она слишком много времени провела на службе! И не успела за ней соскучиться. Дорогу, ведущую в больницу гражданских, она так и не запомнила. Люди улыбались. По радио гоняли глупые песни, а не объявления карантина и приказы держать дистанцию в два метра. Иначе — клеймо пособника болезни.       Она зачесала пальцами волосы назад. Жест получился несколько нервным.       — Прорвёмся. Лучше скажи... Как ты сюда попал? Точнее, я знаю, что это был добровольческий призыв, но на такие вылазки мало кто решается.       Адам снова уткнулся в бумаги.       — Вроде добровольно, а вроде ты весь путь проклинаешь свое нахождение здесь. Почему? А почему попал…       Он заговорил, нарочито непринужденно. Энн показалось, словно он хотел, чтобы эта тема поскорее прошла.       — Выбора не было…       — Выбор есть всегда, — возразила она. — Гнить на родной matuschka-semlya или где-нибудь среди звёзд. В этом есть романтика, знаешь.       Она не считала себя романтичной.       — Если приловчиться, её можно найти везде.       «Даже в жопе,» — мысленно дополнила Энн. За недолгое время их вынужденного сожительства она успела понять, что Адаму не нравились подобные шутки. Она его не винила — понимала, каким чудовищем стала после нескольких лет работы в госучреждении. Грязным на язык, на нрав, на сущность. Циничным. Возможно, жестоким, пусть она всегда действовала во благо.       — А разве у нас есть выбор?       Адам впервые посмотрел на неё так... Воодушевленно? Взволнованно? Она, сама того не ведая, коснулась того, что давно рвалось наружу.       — В целом, ты права, мы и так, и так будем гнить. Кто знает, что будет с нами завтра? Вдруг... — он снова перешёл на шёпот. — Эпидемия и сюда проберётся, сквозь тысячи миль от Земли? — однако опасение сменилось воодушевлением. — Но здесь мы умрём не зря. За науку. За человечество. Здесь мы хотя бы сможем повлиять на ситуацию, помочь тем, кто найдет ту самую вакцину от этой ангельской напасти. Ради такого и рискнуть не жалко. А что там, на Земле? Держи мое сердце на ладони, Энн, я об этом всё это время, пока мы здесь находились. На Земле мне пришлось бы столкнуться с двумя, тремя, десятками смертей, будучи неспособным что-либо поделать. Люди умирали бы в моих руках, а я бы мог лишь молиться и надеяться, что Всевышний пожалеет нас и поможет. Но ты знаешь, эта болезнь коварна — она забирает с собой всех, кого коснётся. Наверное, я поступил эгоистично, сбежав сюда, да? — сказал он и отвёл взгляд, поджав плечи.       Между ними наступило молчание. Естественное, как оттепель в первые дни весны. Энн почти погрузилась в него с головой, переваривая услышанное, как вдруг Адам спросил:       — Ты русский знаешь, да?       Немного нервно, словно жалея о выпаленной тираде.       — Да так, немного. Мой словарный запас ограничивается матами, парой красивых слов и обычным privet.       Она, как бы невзначай, выдвинула ящик.       — Знаешь, Адам, мы все здесь на нервах, — продолжила она. — У меня тоже много кто умер. Родные, друзья, знакомые... Я считала себя лучшей Chirurgin, пока не случилась эта напасть. Для меня это стало трагедией, травмой... Не переживай, я всё равно это пережила. А ещё, я даже летала по этому маршруту, представляешь? Тоже в качестве медика. Тогда всё прошло без запинок и задоринок, надеюсь, в этот раз всё также будет. Я собираюсь либо найти способы борьбы с нашей любимой пакостью, либо... Не знаю. Я не думала, что могу умереть.       Энн поднялась. Подошла к столу Адама и положила на него руку ладонью вниз.       — А теперь угадай, что у меня в руке.       Он насупился. Выгнул бровь несколько укоризненно, дескать, мне двадцать пять, я слишком взрослый для таких игр.       — Не знаю, аскорбинка?       Щелбан.       — Ауч.       — Лекарство от твоих печалей, — она выудила из кармашка чёрного комбинезона пластинку со сладкими таблетками. — У тебя свои аскорбинки есть. Не кисни.       И ушла. Ей нужно было обдумать многое.