Охотница, что танцует

Лес стоял мёртвым и тихим. Ни стрекота кузнечиков, ни треска веток — только вязкий запах гнили и странный, тягучий холод, будто сама земля отвернулась от этих мест. Сора скользила меж тёмных стволов, лук в руках, шаги её были едва слышны. Их появление она ощутила раньше, чем увидела. Лёгкий треск, хриплый стон, и из тени вышли они — люди, давно умершие, но лишённые покоя. Глаза пустые, движения дёрганые, но руки всё ещё тянулись к живому. Сора подняла лук, дыхание стало ровным, сосредоточенным. — Простите… — тихо прошептала она, натягивая тетиву. Стрела свистнула, вонзилась в грудь ходячего мертвеца. Тот пошатнулся и рухнул, наконец обретающий тишину. Сора опустила лук и сложила руки на груди, как в молитве: — Всевышний, прими эту душу. Не будь суров к тому, кто когда-то жил и любил. Позволь ей покоиться в мире. Она шагнула дальше. Из тьмы вышли ещё трое. Она стреляла быстро, точно, её движения были грациозны, словно танец. Каждая смерть сопровождалась тихим молитвенным шёпотом: — Не суди их, Господь, они не виновны в том, что вернулись… — Даруй им тишину… — Пусть свет будет их последней дорогой… Наконец, когда последний мертвец упал, лес вновь погрузился в тишину. Сора тяжело выдохнула, сняла колчан и опустилась на колени. Её светло-жёлтые волосы упали на лицо, а руки сжали лук, как будто он был не оружием, а крестом. Она знала — охота на нежить необходима. Но для неё это никогда не было убийством. Для неё это было освобождением. Совсем недалеко от того места, где Сора склонила голову в молитве, гулкий топот и звон металла рвали ночную тишину. Элрион шёл прямо, не таясь, словно бросая вызов самой тьме. В его руках был не лук, а длинный эльфийский меч, блестящий в лунном свете, будто жаждущий крови. Из-под земли вылезали мертвецы, их пустые глаза искажались судорогой жизни, которой в них давно не было. Элрион ухмыльнулся. — Встаньте, падаль, и снова падите, — произнёс он холодно, и ринулся вперёд. Меч резал плоть легко, будто ткань. Каждый взмах был яростным, быстрым, неумолимым. Он не жалел сил и не думал о том, кем были эти существа раньше. Для него они были лишь мерзкой нечистью, пятном на земле. Когда последний упал, Элрион, запыхавшийся, но довольный, вытер лезвие о разодранную одежду мертвеца. — Вот и всё, — сказал он с презрением. — Грязь вернулась в землю, откуда и пришла. Его глаза сверкали холодным огнём. Ни слова молитвы, ни капли сожаления. Он относился к этому как к спорту, к проверке силы и мастерства. Каждое убийство лишь подтверждало его превосходство. В мыслях Элрион вновь и вновь возвращался к Соре. "Она слишком мягка. Она тратит время на молитвы и жалость. Но в охотнике нет места жалости. Сострадание — это слабость. А слабость стоит жизни. Однажды её наивность её же и погубит." Элрион усмехнулся и, повесив меч на пояс, двинулся дальше, выискивая новых врагов. Для него нежить была не испытанием, а удобным поводом ещё раз доказать, что он — лучший. Сора двигалась бесшумно, её лёгкие шаги не тревожили ни единой ветви. Взведённый лук в её руках был продолжением её самой. Она уже подстрелила троих мертвецов и каждый раз склоняла голову в молитве, прося Всевышнего смягчить их участь. — Не суди их строго… они были людьми, как и мы, — шептала она над каждым телом. Но внезапно тишину прорезал звон стали. Гулкий, громкий, беспощадный. Сора вздрогнула и пошла на звук. На небольшой поляне, залитой тусклым светом луны, сражался Элрион. Его движения были быстры, агрессивны, он крушил мертвецов без малейшей жалости. Каждый удар меча был словно удар молнии — точный, смертоносный. Он бился так, будто враг был живым противником, достойным его ярости. — Ты снова молишься над падалью, Сора? — бросил он, заметив её. — Твои стрелы быстры, но твоя жалость делает тебя слабой. Сора напряглась, но голос её был твёрдым: — Жалость — это не слабость. Эти души заслуживают покоя. Они не выбирали такой судьбы. Элрион рассмеялся холодно, отсечённый крик нежити заглох под его мечом. — Покой? Они — оружие в руках тьмы. Никаких душ тут нет. Есть только цель. И только охотник и добыча. Сора подняла лук и выпустила стрелу в мертвеца, подбиравшегося к нему сзади. Тот рухнул. Она шагнула ближе и посмотрела прямо в глаза Элриону. — Я не буду такой, как ты. Если цена силы — это холодное сердце, то мне не нужна такая сила. Элрион скривился, но ничего не ответил. Его меч блеснул в последнем ударе, и лес вновь погрузился в тишину. Тишина после боя тянулась тягучей, будто сам лес затаил дыхание. Луна пробивалась сквозь туман, серебряным светом освещая тела павших мертвецов. Сора стояла неподвижно, сжимая лук, её глаза всё ещё светились внутренним огнём. Элрион, вытирая меч о тряпку, усмехнулся: — Видишь, как легко всё решается, если не тратить время на пустые молитвы? Сила и решимость — вот всё, что нужно охотнику. Сора шагнула ближе. — Ты ошибаешься. Сила без сердца превращает в чудовище. Ты ничем не лучше этих мертвецов, если убиваешь ради удовольствия. — Ради удовольствия? — Элрион ухмыльнулся шире, в его голосе зазвенело презрение. — Нет, Сора, я убиваю ради того, чтобы жить. Ради того, чтобы доказать, что я лучший. И только сильнейшие достойны охоты. Сора сжала губы. Её светло-жёлтые волосы упали на лицо, но она не отвела взгляда. — Тогда давай заключим спор. Элрион поднял бровь. — Спор? — Да, — её голос был твёрдым. — Ты веришь, что жестокость делает тебя сильнее. Я верю, что сила — в милосердии. Посмотрим, чья дорога приведёт к победе. Элрион усмехнулся, вскинув меч к плечу. — С радостью. И запомни мои слова: когда придёт настоящий бой, твои молитвы не спасут тебя. Сора ответила спокойно, но её глаза вспыхнули гордостью: — А твоя жестокость не спасёт тебя от самого себя. Они стояли лицом к лицу, словно враги, но ещё оставались товарищами по оружию. Однако в этот миг между ними образовалась пропасть — пропасть мировоззрений, что однажды должна будет превратиться в открытое столкновение. На рассвете эльфийский отряд снова вышел в лес. Сырость лежала на траве, мрак между деревьев казался гуще обычного. Лес будто знал, что внутри него бродит нечисть. Шли тихо, пока впереди не послышался хриплый стон. Из-за кустов показался мертвец — не один, а целая кучка, человек десять. Их движения были рваными, глаза пустыми, но среди них выделялась фигура — дрожащий крестьянин. Он ещё был жив, но окружён со всех сторон. Сора первой заметила его. — Живой! — её голос зазвенел, и она метнулась вперёд, поднимая лук. Элрион резко схватил её за локоть. — Не трать время! — прошипел он. — Он обречён. Охотник не рискует ради слабых. Сора вырвала руку. — Охотник обязан защищать тех, кто не может защитить себя! И не слушая возражений, выпустила стрелу. Острая, точно пущенная, она вонзилась прямо в глаз ближайшему мертвецу. Сора двигалась легко среди ветвей. Её стрелы ложились одна за другой, прорежая круг нежити. Крестьянин упал на землю, но остался жив. Элрион, хмурясь, бросился в бой с мечом. Его удары были молниеносны, но в каждом чувствовалась ярость, почти жажда крови. Он сносил головы и рассекал тела, искажая лицо холодной усмешкой. Когда всё закончилось, он отшвырнул очередной труп сапогом и повернулся к Соре. — Ради этого ты рисковала? Ради какого-то дрожащего смертного? — его глаза сверкали презрением. — Слабых всегда будет слишком много. Их жертва — ничто. Сора опустила лук, тяжело дыша. Она посмотрела на крестьянина, который теперь, со слезами, кланялся ей в ноги. — Его жизнь значит больше, чем твоя гордость, Элрион. Элрион зло усмехнулся. — И когда этот «спасённый» завтра умрёт от страха или болезни, вспомни свои слова. Ты тратишь силу на пыль. Сора сжала кулаки, но её голос был спокоен: — Пусть так. Но если даже пыль может быть спасена — значит, в этом есть смысл. Элрион отвернулся, убирая меч в ножны. — Однажды твое милосердие убьёт тебя, Сора. И тогда я докажу, что был прав.