Проклятые

Королевство Миниварт. Замок Фальклоне. После заката солнца.              Камень стен замка Фальклоне, пропитанный столетиями власти и крови, дышал ночной прохладой. На высоких стенах тускло мерцал свет, отбрасывая на мраморные плиты коридоров гигантские тени грифонов геральдических стражей рода. Воздух был тяжел от запаха вечной готовности к войне. В глубокой тишине глухой стук отозвался от массивных дубовых дверей покоев Жанны Фальклоне. Шорох шелка и ленивое зевание за дверью, и служанка бесшумно скользнула внутрь. В покоях царил полумрак. Лунный свет, пробиваясь сквозь три стрельчатых окна в пол, серебрил край огромной кровати с балдахином. На ней, пробуждаясь от дневного сна, лежала Жанна. Ее темно-бордовые волосы рассыпались по шелковым подушкам, как волны темного вина. Рядом с ее головой, сливаясь с тенями, неподвижно спал ворон, его блестящие черные перья казались частью ночи. Лишь желтый глаз, приоткрывшись, отследил появление девушки. — С пробуждением, госпожа, — почтительно склонила голову девушка, ее голос был тихим, но четким в тишине комнаты. Ее карие глаза нашли ворона. — И вам доброй ночи, лорд Фельгрейд. Ворон издал тихое, хриплое карканье скорее звук пересыпаемого песка, чем птичий крик. Жанна потянулась, шелк простынь зашуршал. — Доброе утро, Милиса. — Голос был низким, слегка хрипловатым от сна, но уже лишенным слабости. Когда она, полностью просыпаясь ото сна, повернула голову, лунный свет осветил ее овальное лицо с фарфоровой, матовой кожей. Черты будто выточены скульптором: высокие, очерченные скулы, плавно переходящие в стройные, изящные линии челюсти. Под правым глазом виднелась родинка. Милиса. Она была тенью, единственным существом, кроме ворона, допущенным в эту интимную сферу перед битвой. Жанна ценила ее безмолвную преданность. Милиса ловко управлялась с застежками и шнуровками. Волосы Жанны, доходящие до талии, были сплетены в тугую, неумолимую косу, лежащую холодным жгутом на левой груди. Броня, которую она предпочитала полным латам, верх туловища закован в черную сталь с серебряными линиями. От пояса ниспадала разделенная юбка, спереди и сзади чуть выше колен, по бокам до щиколоток, позволяя свободу движения, с призрачным серебряным шитьем геральдических грифонов Фальклоне. На талии алела тонкая, но прочная цепь с массивным серебряным крестом, где вместо распятия сияли три крупных рубина. Подарок от матери. Последним на левое плечо Жанны, утяжеляя доспех, спрыгнул Фельгрейд. Его когти цокнули по стали. Шагая по длинному коридору поместья, взгляд Жанны на долю секунды больше, чем обычно, задержался на портрете Донны Фальклоне — женщине с темными волосами и сияющими янтарными глазами покойной герцогини Фальклоне. Оторвав взгляд, она спустилась по широкой лестнице на первый этаж поместья. Высокие своды терялись в темноте, огромный камин пылал, отбрасывая тени на стены, ее шаги гулко отдавались в каменной тишине. Она заметила две фигуры, стоящие у камина, — Теодор и Теора Грейвуд. Грейвуды. Их фамилия звучала как удар меча о щит. Могущественные, преданные дому Фальклоне до мозга костей, фанаты наследия основателя дома Фальклоне и ордена — Фокса. Теодор, высокий и широкоплечий, с лицом, на котором было множество шрамов с холодной решимостью, был одним из главных в ордене. Его сестра Теора, как северная ива, но с глазами, замерзшими в вечной стуже, отвечала за самую негостеприимную границу — Север. Ее редкие визиты в столицу были событием в мире паладинов.Жанна остановилась перед ключевой фигурой ордена. И когда тот пошел вперед, все последовали за ним, Жанна рядом, Грейвуды на полшага позади. Фалькмар Фальклоне глава дома Фальклоне, командор паладинов. Его темно-бордовые волосы обильно заросли сединой. Родинка под правым черным глазом доказательство чистоты его крови. Шел Фалькмар ровно, ни намека на то, что он правит этим домом уже тридцать пять лет, став главой в возрасте двадцати лет. Он был все таким же воином. Черная матовая броня, словно выкованная из тьмы. Металл не блестит, а поглощает свет, как будто впитал в себя всю ярость, которую Фалькмар десятилетиями носил в себе. — Ваша светлость, — начала Теора, ее голос был чистым, но холодным, как северный ветер. Она склонила голову, ее волосы, собранные в тугой хвост, отливали платиной в свете факелов. — На Севере покой. Воздух, как и вода, пропитаны вербеной. Но нашли лазейку. Беженцы притворились семьей. Патрульный Матиас Шейд сжалился над ранеными детьми. Пропустил. Дети оказались вампирами, как и «родители». Уже не дети. Уже мертвы. Шейд лишен должности. Отправлен на ледовые копи. Вампиры сожжены на центральной площади Хельгарда. — В ее голосе была лишь холодная констатация. Они шли по длинному коридору к выходу, шаги мерные, броня тихо звенела. Никто не остановился, никто не повернулся. — Почему не убит? — Спросил Фалькмар. Вопрос висел в воздухе как кинжал, острием в ее шею.Теора едва заметно запнулась. Даже Теодор напрягся. — Патрульный… полагаю, хотел проверить их основательнее, ваша светлость. Не успел. Ошибка роковая, но… — Если подобное повторится, отвечать будет не патрульный, а ты, Теора. — Как прикажете, ваша светлость. — Она побледнела. В ее глазах мелькнул не страх, а яростная решимость больше не ошибаться. Север — эта огромная точка, куда сбегаются вампиры, так как там паладинов меньше из-за климата, и там при въезде проводится проверка вербеной и серебром, в домах, в мебели, в подушках везде вербена. И все, даже верхушка, кроме самих Фальклоне, которые в прошлом и придумали эти правила, могли проехать в город без проверки, их волосы пропуск. Теодор заговорил, переводя ракурс на себя. — В столице все тихо, ваша светлость. Лишь на южной окраине, в лесу за рекой Шепчущих, число пропавших превысило норму. Паладины расставлены по периметру. Комендантский час начался. Улицы пусты. — Что говорят вороны, Жанна? — Поворачивая голову к девушке, спросил Фалькмар. — Вампиры, отец, они заманивают их в лес, кого как: подбрасывают деньги, крадут детей, зовут на помощь, хоть и не боятся света солнца, даже ночью боятся выйти на свет. — Сказала Жанна. — Выдвигаемся в Южный лес, — отрезал Фалькмар, уже направляясь к конюшне. Ночь за стенами замка была живой и враждебной.Белоснежная лошадь Жанны топталась рядом с могучим вороным жеребцом отца и гнедым конем Теодора, когда из мрака вырвался гонец. Его конь взмылен, пар клубился из ноздрей в холодном воздухе. Мужчина спрыгнул, едва не падая от усталости, и склонился так низко, что лоб почти коснулся земли перед копытами коня Фалькмара. — Ваша светлость, герцог Фальклоне! — голос гонца был хриплым от быстрой скачки.– Его величество король хочет вашего немедленного присутствия во дворце. Фалькмар не дрогнул. Лишь тень глубочайшей усталости мелькнула в его глазах. Он медленно повернул голову к Жанне. Их взгляды скрестились его, черные, как смоль, выжженные годами войны и потерь ее, холодные, как сталь клинка. В этом взгляде не было слов. Не подведи. Он не произнес ни звука. Ни ей, ни Теодору, ни кому-либо еще. Резко дернул поводья, развернул вороного и вонзил шпоры. Конь рванул вперед, гонец, едва успев вскочить в седло, помчался следом, их силуэты растворились в ночи, направляясь к далеким огням королевского замка. Тишина, тяжелая и напряженная, опустилась на оставшихся. Паладины смотрели на Жанну, следом на Теодора. Формально, после отъезда командора, командование переходило к Теодору Грейвуду, его правой руке, доверенному лицу.В воздухе повисло негласное знание, которое принимал даже Теодор: пока рядом стоит Фальклоне, пока в ее жилах течет кровь Фокса, отмеченная бордовым цветом и родинкой под глазом — никто не смеет командовать паладинами. А когда на ее плечо опустился Фельгрейд, и в небе пролетели вороны, никаких сомнений не осталось. Воздух, еще недавно прозрачный, стал густым, пропитанным запахом сырой земли, гниющих листьев и чего-то сладковатого, металлического. Лунный свет, пробиваясь сквозь сплетение вековых дубов и черных сосен Южного леса, рисовал на земле причудливые, движущиеся узоры. Тени казались плотнее, глубже. Каждое дуновение ветра шелестело листвой как зловещий шепот. Где-то вдалеке завыл волк. Отряд паладинов, черные силуэты на конях, бесшумно двигался по едва заметной тропе. Жанна неосознанно отдалилась от группы, слившись с тенью огромного дуба. Фельгрейд на ее плече внезапно напрягся, его клюв ткнул в сторону густых зарослей папоротника. Едва уловимое шуршание, и из тьмы метнулась тень, клыки блеснули в лунном свете. Рефлекс Жанны был молниеносен. Не думая, только чувствуя, она рванула меч из ножен. Сталь взвыла в воздухе. Удар не рубящий, а точный, пронзающий вошел вампиру под челюсть и с хрустом кости и хряща пригвоздил его к стволу дерева. Существо завизжало звук высокий, нечеловеческий, полный боли и ярости. По клинку, глубоко ушедшему в дерево, медленно, густо, как масло, стекала кровь. Не алая, как человеческая, а темная, почти черная в лунном свете, с маслянистым, лиловым отливом. Запах медный, с примесью гниющего мяса и серы ударил в нос. — Сколько вас в лесу? — спросила Жанна холодно, ее лицо было каменной маской. Глаза светились холодным огнем. Вампир, захлебываясь собственной кровью, лишь оскалился, обнажив ряды мелких, острых зубов. Жанна провернула меч в ране. Кость хрустнула. Визг превратился в исступленный, леденящий душу вопль. Вампир скривил окровавленную пасть в жуткой улыбке. И Жанна поняла, и Фельгрейд уже каркал. — Кар!!! Трое вампиров позади. — Вампир услышал обычное карканье, а Жанна, унаследовавшая от матери-ведьмы дар с ними разговаривать, предупреждение. Фельгрейд взметнулся вверх с беззвучным взмахом крыльев. И лес ожил. С ветвей, как черные стрелы, сорвались десятки воронов. Они не клевали, не били они осыпали путь к Жанне дождем серебристо-зеленых листьев вербены. Запах мгновенно стал резким, невыносимым для нежити. Одновременно один ворон выпустил из когтей компактный, черный лук, три других по одной стреле. Жанна поймала лук на лету, а вот стрелы пришлось собирать с земли. Поворот, натяжение тетивы и три стрелы с шипением рассекли ночь. Темные фигуры рухнули, сраженные в сердце серебряными наконечниками. — Пять лет тренировок стрельбы прошли не даром. — Подумала Жанна. Тишину леса разорвали предсмертные хрипы и шипение вампирской плоти под воздействием серебра и вербены. Королевский дворец.Золото. Оно было повсюду. Оно сверкало в инкрустациях на стенах из белоснежного элианского мрамора, переливалось в мозаиках пола, изображающих триумфы давно забытых королей, плавилось в свете сотен свечей, закрепленных в канделябрах из чистого малахита. Даже воздух, пропитанный ароматом дорогих благовоний и воска, казалось, нес в себе частицы этой немыслимой роскоши. Фонтаны из розового кварца шептали в нишах, их струи, подсвеченные снизу, казались жидким золотом. И на этом фоне ослепительного великолепия Фалькмар Фальклоне выглядел ворвавшимся куском ночи. Его черные доспехи, лишенные украшений, лишь местами отмеченные выщерблинами старых сражений, поглощали свет. Шаг его был мерным, тяжелым, звук сапог по мрамору единственным нарушением гробовой тишины зала, откуда по его появлению исчезли все: советники, пажи, даже стража скользнула за массивные дубовые двери, обитые золотом. Он остановился на положенном расстоянии от фигуры, склонив голову в безупречном, но холодном поклоне. От стены к стене шагал живой труп с глазами синяя бездна, именуемый Лиральд Хилл, король Миниварта. Костлявые пальцы вцепились в друг друга такой силой, что побелели суставы. Лицо, когда-то, должно быть, благородное, теперь было словно пергамент, натянутый на кости. Глаза были самыми живыми и самыми мертвыми одновременно две бездонные синие пропасти, полные немого, всепоглощающего ужаса. Он не просто смотрел на Фалькмара он впивался в него взглядом, словно ища спасения от невидимой пытки. — Ваше Величество пожелали моего присутствия, — голос Фалькмара был низким, ровным, как гул далекого колокола. Он не задавал вопрос, констатируя факт. Его собственный взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по пустому залу, отметив неестественную тишину, напряженную позу короля. — Герцог! — Голос Лиральда вырвался сдавленным визгом, сорвавшимся на хрип. Он дернулся всем телом, как марионетка. — Оборотни снова явились в наш мир! Только тогда Фалькмар понял присутствие всего ордена черных палачей. Не троих, как обычно. Неподвижные, как статуи, залитые тенями за самой стеной у трона. Они не носили доспехов, лишь черные одежды, они казались дырами в самой реальности, поглощающими любой намек на свет. Ни лица, ни глаз, ни даже формы тела под пластинами угадать было невозможно. Лишь узкие прорези для глаз, закрытые черной сеткой, намекали на человеческое происхождение. Их безмолвие было тяжелее крика. Присутствие всех означало только одно: король был в панике, граничащей с безумием. Фалькмар оставался непоколебим. Только едва заметное движение века выдавало внутреннюю работу мысли.Хиллы — провидцы, но давно потеряли свой дар. — Оборотни, Ваше Величество, — его голос не дрогнул, оставаясь ледяным контрастом истерике монарха.– Исчезли с лица земли три столетия назад. Ни следов, ни слухов. Часы тянулись в мучительных прениях. Фалькмар, как скала, выдерживал шквал королевского страха, паранойи. Черные Палачи стояли неподвижно, их безмолвное присутствие лишь подливало масла в огонь королевского безумияЛичная и вечная стража королевской крови. Орден был основан Эфестом III Хиллом в 1134 году. Они были свидетелями веков, хранителями самых мрачных секретов короны, присутствуя на советах, где решались судьбы королевства. Их личности были скрыты. Знают их кровь Хиллов, глава Фальклоне и Хайгарден род, что командует рыцарями, ибо без стали трон шаток. Советник-Хранитель также был осведомлен.Изначально их нарекли «Фииты» — что с древнемагического обозначало их суть: «Пустой», «Тень».Но в 1407 году. В последствии великой чистки, что выжгла магию из Миниварта кострами, «Фииты», чье имя дышало запретным ныне колдовством, должно было исчезнуть. Их переименовали «Черные Палачи». Но пустота осталась. Они все так же стояли. Безмолвные. Незримые. Вечные.