Пока я здесь

— Леха, ты задрал, остановись, Леха! Чуть где услышит, что какая-то гейская свинья повела себя как свинья — сразу ссылочку мне в личку: «Посмотри, Алекс, как себя ваши ведут». Ваши — это кто? Я теперь за всех геев отвечаю? А ты теперь главный по морали? — Почему только за геев? Еще за геронтофилов, за этих ваших… садо-мазо. За весь ваш цирк отвечаешь — меланхолично цедил Леха. — Бартуша видел? — А можно я буду отвечать за тех, кто сидит с другом в кафешке с видом на реку? Кому папа оставил немножко денег. Кто четыре месяца не видел кореша и вот — встретился с ним, — попугайничал Алекс, наклонив голову и игнорируя вопрос. — А денег много? Ему много надо, он весь в долгах, — Леха отказывался быть деликатным. Будто нарочно оставил фразу в воздухе, чтобы она потянула за собой еще одну. — Леха, иди в жопу, — ласково сказал Алекс. — Нам больше поговорить не о чем? — Да пожалуйста, — Леха поднял ладони вверх. — У нас все по-старому: Катрин с отцом возится, ты ее не узнаешь, от недосыпа уже серая. Хотела прийти, но не смогла, привет передавала. Да, ты в курсе, я сына себе родил! — Сука, и ты молчал?! Поздравляю! Еще по пиву? Не? Ну я тоже с завтрашнего на диете… Как назвал? — Не знаю, я его не видел, и вряд ли увижу, если честно, — сказал Леха, почти не меняясь. — Мне тоже проследовать в жопу или расскажешь? — Алекс стал серьезным. — Ладно, пойдем пройдемся, чего сидеть тут… да не, все норм, — Леха ободряюще похлопал Алекса по спине. Алекс поежился, Леха стукнул сильнее. — Значит, Бартуша ты все-таки видел, — утвердительно заявил Леха. Алекс ухмыльнулся: — Ты блестяще владеешь дедуктивным методом, друг мой! — с дурашливым пафосом начал и оборвал. — Да, видел, и все у нас было. И было все по-старому. Пойдем. Алекс знал, что именно сейчас Леха мысленно перебирает картины, которые он не хотел бы видеть. А он сам всё это время слушал стук собственной крови в ушах — и боялся, что друг тоже его слышит. — Сильно? — Нормально. Они молча шли к реке, Алекс подобрал какую-то палку и по-детски лупил по кустам, сбивая первые майские цветы. Внезапно он заговорил, как человек, продолжающий внутренний монолог, которому подкрутили громкость до максимума. — Я как узнал, хотел сразу ехать, но профессор сказал, что нужно еще доделать проект, чтобы потом Co-op Program… ладно, не важно. Короче, ничего я не досдал, но два дня потерял. Прилетел к нему. Дверь... замок сломан. Он в пальто. На голое тело — зимнее его пальто, в мае, прикинь, — Алекс лупанул по кустам палкой. Ноги — белые, как у подростка. Пошлость какая-то… Но все равно красиво, да у него все красиво… Четыре месяца… а у него морщинка между бровей… Я боялся, что он не узнает меня ну или прогонит. Бутылки там. Блевота. На клеенке он нарисовал... ща покажу. В телефоне сохранил. Ты офигеешь. Все-таки он гений во всем! — Гонишь, — вкинул Леха, — там уже некому гением быть. Алекс не слышал и продолжал говорить. — Я видел, как он обрадовался. Но... понимаешь, он держит все под контролем. Всегда, даже когда валится. Сидит в своем пальто, щетина недельная выросла, спит в помойке, а все равно больше всех… Невыносимый человек. Человек-парадокс. В одну его жизнь вместилось столько! … Я что-то ляпнул, а он сказал как раньше: «Ремень подай!». И… да не было, не было у нас как раньше. Я все делал неправильно, не так. Позу не удержал… упал… лбом в пол, как в церкви. И вот… — Алекс швырнул палку и рывком стащил с себя футболку, — видишь? — вся спина была исполосована багровыми следами. — Неаккуратненько, — констатировал Леха, пытаясь скрыть неприязнь, — Чем-то мясокомбинат напоминает. — Не туда смотришь, — раздражаясь, выталкивал Алекс, — ниже, — он извернулся, показывая куда-то в район поясницы. — Бартек никогда не бил меня по почкам, а тут даже не заметил… Он даже себя не может контролировать… Леху передернуло, и Алекс понял: хватит. Леха и так выслушал больше, чем должен был. — Алекс, ты в уме? У тебя спина запасная что ли? — Мне надо было проверить! — отрубил Алекс. — Что? Что проверить? — Жив ли он? Жив ли я? — Ты себя слышишь? «Жив ли оооон? Жииииив ли йаааааа!» — Леха запел басом, подражая оперной манере, но закашлялся. Алексу внезапно стало стыдно до липкости. Опять лажанул — слишком много, слишком откровенно. — Все, извини, развезло что-то… я знаю, что ты порицаешь, не одобряешь и заботишься о моем здоровье как покойная маменька, извини, Лех. — Да все в норме. Может, к врачу сходишь? Я за тебя, Алекс, но может ты уже псих, а сказать некому? — Не псих, раз могу заткнуться. — Да не, валяй, рассказывай. Или дневник пиши. Тоже, говорят, помогает. Но мозгоправа я тебе найду, братуха. Иначе херовый я друг детства.