Красная метка

      Призрачный полусвет раннего утра заливал спальню Кайдена, но он и не думал спать. Он стоял у окна, вглядываясь в предрассветную мглу, словно пытался разглядеть в ней ответы на вопросы, которые жгли его изнутри. Прошло шесть месяцев с той ночи в саду Торренов. Шесть месяцев с тех пор, как он стал официальным женихом Элиана. Шесть месяцев, в течение которых его жизнь превратилась в тщательно отрежиссированный спектакль, где он играл роль счастливого наследника, а зрителями были отец, тесть и все королевство.       Воздух в его покоях во дворце Синешаля был удачен, несмотря на открытое окно. Он пах дорогими духами, воском и властью — чуждый, тяжелый запах, заменивший собой аромат старых книг и яблок.       Внезапно дверь распахнулась без стука. На пороге стоял герцог Вальмонд. Его лицо было невозмутимым, но в глазах горел холодный, решительный огонь. В руке он сжимал свернутый в трубку пергамент с королевской печатью. — Одевайся, — бросил он, не удостоив сына приветствия. — Сегодня на Совете решается судьба королевства. И твоя в том числе. — Что происходит, отец? — голос Кайдена прозвучал хрипло от бессонницы.       Герцог бросил пергамент на стол: — Прочти. И поймешь, на чьей стороне сила.       Кайден развернул свиток. Это был указ с подписью короля и Синешаля. «О мерах по укреплению государственной безопасности и пресечению крамолы»       Сухие, казенные фразы описывали сложную сеть финансовых махинаций, в которых обвинялись неугодные власти графы… В их числе был герцог Торрен. В документе говорилось о «злоупотреблении доверием короны», «подрыве экономической стабильности» и — это было подчеркнуто особо — «потенциальной угрозе наследованию престола вследствие разработки запрещенных магических практик».       Ледяная волна прокатилась по телу Кайдена. Это был полный, тотальный разгром. Он поднял взгляд на отца, — Это ложь. Ты знаешь, что это ложь! — Это — политика, — холодно парировал герцог, — Торрен со своим «Интеллектом» и реформами стал слишком популярен. Слишком самостоятелен. Он забыл, что место зеленой карты — быть инструментом, а не голосом в Совете. И его сын…, —Герцог усмехнулся, — его сын с проектами, дающими независимость от централизованной магии опасен. Синешаль видит угрозу. Король согласен. Приговор уже вынесен. — Какой приговор? — Кайден едва выдохнул. — Лишение титула, конфискация всего имущества и… изъятие карты интеллекта с зеленой меткой.       Изъятие метки. Кайден представил это — мучительный, насильственный разрыв с самой сутью себя. Для Лео, чей ум был его всем, это было бы хуже казни. — Отец, умоляю… они наши друзья! Мы выросли вместе! — Дружба заканчивается там, где начинается предательство короны, — отрезал герцог, — ты сейчас примешь публичное участие в Совете и поддержишь это решение. Ты — наследник Вальмондов. Ты — будущее королевства, зять самого Синешаля. Или ты хочешь разделить участь Торрентов?       Угроза висела в воздухе, тяжелая и неоспоримая. Кайден видел в глазах отца не просто гнев, а нечто большее — готовность принести в жертву все и всех, включая собственного сына, ради своей цели.       Заседание Тайного совета проходило в гнетущей атмосфере. Герцог Торрен, обычно такой сдержанный, стоял посреди зала, его лицо пылало благородным гневом. Он парировал каждое обвинение, разбивал каждое «доказательство» Синешаля. Его голос, мощный и уверенный, гремел под сводами: — Вы не найдете ни одной украденной монеты! Вы не найдете ни одного запрещенного свитка! Все, что у меня есть, — это мой разум, данный мне предками, и желание сделать королевство лучше! Вы боитесь не крамолы, вы боитесь правды! Боитесь, что кто-то окажется умнее ваших жалких интриг!       Он повернулся к герцогу Вальмонду, и в его глазах была не только боль, но и страшное разочарование: — Орлан… Мы были братьями. Скажи им. Скажи им правду.       Все взгляды устремились на герцога Вальмонда. Тот медленно поднялся. Его лицо было каменным. — Правда в том, — его голос резал тишину, как сталь, — что я слеп. Слишком долго доверял тебе, Торрен. Доверял твоему уму. А ты использовал его, чтобы плести паутину заговора. Я поддерживаю решение короны.       Кайден сидел, вжавшись в кресло, чувствуя, как его тошнит. Он видел, как рушится мир. Видел, как надежда в глазах старого Торрена гаснет, сменяясь леденящим душу пониманием. Он искал в зале взгляд Лео, но его там не было. И это было еще страшнее.       Церемония лишения метки была закрытой. Но Кайден, используя свою силу, все увидел. Он остановил время на пороге ритуального зала и смотрел, как маги Синешаля проводят жуткий обряд. Он видел, как сияющая зеленая карта герцога Торрена дрожит, бледнеет и наконец гаснет, рассыпаясь на тысячи искр. Он видел, как могучий человек судорожно выпрямляется и беззвучно падает. Потом настала очередь Лео. Он стоял на коленях, не сопротивляясь, его взгляд был устремлен в пустоту. Когда его карта — та самая, что когда-то отображала гениальные схемы, — начала угасать, по его лицу скатилась единственная слеза. Кайден не выдержал и отпустил время, сам чуть не падая в обморок от ужаса.       Через неделю пришло известие. Герцог Торрен найден мертвым в каморке для слуг. Он совершил самоубийство.       Кайден не пошел на похороны. Он не смел. Вместо этого он тайком пробрался на кладбище ночью. У свежей могилы он нашел Лео и его мать. Бывшая графиня, одетая в бедное платье, стояла, выпрямившись, с сухими глазами. Лео стоял на коленях, положив голову на холодную землю. Его плечи не тряслись. Он был недвижим, как сама смерть.       И тогда, при лунном свете, Кайден разглядел то, чего не заметил днем в суматохе. Плащ Лео, некогда сидевший на нем идеально, теперь был натянут на явственно округлившемся животе. Беременность.       Сердце Кайдена замерло. Лео не просто потерял отца, титул и силу, он еще носил под сердцем их ребенка в полной нищете, отчаянии и одиночестве.       Он сделал шаг из тени. Лео поднял голову. Его глаза были пусты. В них не было ни удивления, ни ненависти. Лишь бездонная, всепоглощающая тьма. — Лео… — прошептал Кайден.       Лео медленно покачал головой. Он встал, с трудом, опираясь на руку матери, и, не сказав ни слова, повернулся и пошел прочь, не оглядываясь.       Кайден остался стоять один у могилы человека, которого считал вторым отцом, и смотрел всему тому, что он любил, в спину. Он понимал, что только что стал свидетелем не просто похорон. Он видел, как хоронят его собственную душу. И единственной мыслью, стучавшей в его висках, было: «Что я наделал?»