Красная метка

      Семилетний Тейп Торрен был живым доказательством того, что Вселенная иногда вкладывает двигатель звездолета в раму велосипеда. Его мозг работал на скоростях, недоступных для понимания обычных людей, а его повседневная жизнь была полем битвы между его гениальным умом и раздражающе нелогичным миром. Их комната в «Каменных джунглях» была его лабораторией и крепостью. Книги, добытые Лео бог знает откуда, были расставлены не по алфавиту, а по сложной системе, понятной только ему: от «фундаментальных законов мироздания» до «практических применений кинетической энергии в условиях городской среды». На полках стояли его «проекты»: механический паук, собранный из проволоки и часовых пружин, водяная мельница в тазу, оптимизированная по КПД, и десятки точных чертежей всего на свете — от конструкции дверного замка до схемы вентиляции их района.       Напротив его «творческого хаоса», за аккуратно заправленной кроватью, был свой, не менее упорядоченный мирок. На прикроватном столике лежали засушенные цветы, аккуратно разложенные по видам, а на стене висел рисунок, на котором были изображены четверо людей: двое взрослых и двое детей, держащихся за руки. Подпись под ним, выведенная старательным почерком, гласила: «Наша семья». Это было царство его сестры-близнеца, Эвелин.       Они были двумя полюсами одного целого, разделенными всего несколькими минутами рождения. Если Тейп был бурей мыслей и логики, то Эвелин - тихим затишьем и чувств. Она была омегой, и её врождённая способность улавливать эмоции служила вечным противовесом аналитическому бесчувствию.       Лео, вернувшись с работы, застал привычную картину. Тейп, уткнувшись в книгу по механике, что-то бормотал, строча уравнения на клочке бумаги. А Эвелин, сидя на полу, тихо разговаривала с тремя куклами, устроив им чаепитие. — А потом принц сказал, что её логика неверна, потому что она не учла коэффициент трения, - безотрывно от книги, сообщил Тейп. — Он, наверное, очень расстроился, — эмпатично вздохнула Эвелин, подливая воображаемый чай кукле с трещиной на щеке, — но может она просто хотела, чтобы он её послушал.       Лео постоял мгновение в дверях, глядя на них — на своих близнецов, таких разных и таких родных. Два сердца, забившиеся в унисон в один день, но звучавшие теперь совершенно по-разному. Одно - ритмом безжалостного расчета, другое - мелодией тихого сострадания. — Папа! — Эвелин первая заметила его, её лицо озарилось тёплой, солнечной улыбкой, так не похожей на сосредоточенную гримасу брата. Рыжие кудри Эвелин подскочили вместе с ней, а разные по цвету глазки, правый - карий и левый - зеленый, были широко открыты.       Тейп поднял голову, его взгляд был ясным и незамутнённый: — Папа, — говорил Тейп, не отрываясь от книги, — повариха Хиггинс изменяет своему мужу.       Лео вздыхал, ставя на стол хлеб: — Тейп, мы говорили о том, что следить за людьми невежливо. — Я не следил. Я сделал логический вывод. Ее ритм жизни изменился. Она стала брызгать духи, которых раньше не покупала, по вторникам и четвергам. В эти же дни мистер Хоббс, мясник, закрывает лавку на час раньше. Вероятность случайного совпадения — 0.3%. Это статистически значимо.       Его речь была быстрой, точной и лишенной всякой эмоциональной окраски. Он не осуждал миссис Хиггинс, он просто констатировал факт, как закон физики.       В школе, куда он пошел год назад, дела обстояли еще хуже. Учительница, мисс Кларк, пыталась научить детей сложению: — Если у тебя есть два яблока, а я даю тебе еще два, сколько у тебя яблок? — спросила она Тейпа.       Тейп посмотрел на нее своими большими, ясными глазами: — Вопрос сформулирован некорректно. Вы не уточнили, являются ли яблока идентичными по массе и сорту. Кроме того, вы не дали мне яблок физически, следовательно, это гипотетическая ситуация. В гипотетической ситуации ответ — четыре. Но в реальности мне пришлось бы учитывать коэффициент испарения влаги и возможное биологическое разложение.       Класс смеялся над Тейпом, но его это не беспокоило, а Мисс Кларк покраснела от злости.       Он не был заносчивым. Он искренне не понимал, зачем задавать неточные вопросы, если можно задавать точные. Его прямолинейность и неумение считывать социальные коды делали его изгоем. Дети дразнили его «Механическим Торреном» или «Ржавым умником» из-за цвета волос.       Единственным, кто его хоть как-то понимал, была Эвелин. Она интуитивно чувствовала, когда его уводят в себя сложные вычисления, и мягко возвращала его, дотрагиваясь до его руки и говоря что-то простое, вроде: «Тейп, пора ужинать. Суп остывает, и его температура скоро достигнет точки, неприятной для потребления».       Именно Эвелин стала свидетелем первого проявления его гениальности за пределами их дом. Прогуливаясь по рынку, Тейп увидел, как городская стража пытается поймать воришку, стащившего кошелек. — Он невиновен, — громко и четко заявил Тейп, указывая на дрожащего паренька, которого уже схватили стражники. — А ну заткнись, сопляк! — огрызнулся капитан стражи. — Но это нелогично, — настаивал Тейп. —Пятно грязи на его правом сапоге не соответствует маршруту, по которому, по вашим словам, он бежал. Она соответствует грунту возле кузницы. А истинный преступник — тот человек в синем плаще. Он левша, о чем свидетельствует износ рукава, и он только что переложил кошелек в картон на правой стороне, что для левши противоестественно, если он не пытается скрыть улику.       Все замерли. Человек в синем плаще попытался бежать, но был схвачен. Кошелек нашли у него.       В тот же вечер Эви рассказывала папе все, что произошло, а Лео смотрел на сына и в глазах у него была буря эмоций — гордость, страх и щемящая боль. Его мальчик был гением. Но этот дар в мире, где правят сила и предрассудки, мог стать для него смертным приговором. Он был похож на алмаз, брошенный в грязь, — ценность которого никто не хотел видеть, но который однажды мог порезать любого, кто попытается его поднять. ---       В это же время, высоко в своем дворце, Кайден Вальмонд стоял на коленях в игровой комнате, глядя на своего четырехлетнего сына. Маленький Лисандер, сосредоточенно хмурясь, пытался заставить игрушечного солдатика замерзнуть во времени. Над его головой оранжевая карта Времени мерцала, как крошечное солнце. — Молодец, — тихо сказал Кайден, и его голос, против его воли, смягчился, — почти получилось.       Лисандер поднял на него серьезный взгляд: — Еще.              Вот это «еще», эта настойчивость, эта сосредоточенность... в этом Кайден видел не будущего тирана, а просто своего сына. Ребенка, который не виноват в грехах своего отца. В эти редкие, украденные от протокола моменты, лед в груди Кайдена немного таял. Он любил и этого мальчика. Сложной, болезненной любовью, отягощенной виной, но любовью.       Кайден поднял голову и посмотрел в окно, в сторону, где по его данным должны были быть Каменные джунгли. Где-то там жил другой его сын. Мальчик, чьего первого слова, первых шагов он никогда не видел. И эта мысль была вечно ноющей болью, фоном к его жизни.       Два сына. Две судьбы, разделенные пропастью, но невидимой нитью связанные кровью и болью одного и того же человека. И где-то далеко на востоке, в другой Империи Верных, где поклонялись Единому Лику, высеченному из камня, уже зрели планы вторжения в это «грешное, разрозненное» королевство, не подозревая, что его будущее сокровище и величайшая угроза уже подрастают в трущобах столицы — мальчик по имени Тейп, чей ум был опаснее любой армии.