Красная метка

      Уже двенадцать лет как Лео начал их новую жизнь в Каменных джунглях у столицы королевства. Двенадцать лет борьбы, нищеты и тихого отчаяния. Он работал до изнеможения, а по вечерам, при свете самой дешёвой свечи, пытался учить Тейпа хоть каким-то социальным нормам, а Эвелин — грамоте. Он был островом, медленно погружающимся в трясину.       Всё изменилось в один ничем не примечательный день, когда в его лачугу постучали. На пороге стоял незнакомец. Молодой человек был альфой в потрёпанном, но чистом плаще, с умными, пронзительными синими глазами, которые сразу всё оценили — бедность, чистоту, груду книг на полу и испуганный взгляд Эвелин, выглядывавшей из-за спины отца. — Лео Торрен? — голос незнакомца был низким и спокойным, — мне сказали, вы можете починить это.       Он протянул изящные карманные часы в позолоченном корпусе. Механизм был сложным, почти произведением искусства. Дорогая вещь, явно не по карману обитателю трущоб.       Лео нахмурился: — Кто вам сказал? — Люди, которые ценят мастерство, а не титулы, — уклончиво ответил незнакомец. — Я Финн.       Именно эта работа заставила Лео забыться. Часы требовали ювелирной точности, полного погружения. Финн заходил несколько раз — то узнать о прогрессе, то принести какую-нибудь редкую деталь. Он был немногословен, но его взгляд был невероятно внимательным. Он видел всё: как Тейп, не замечая мира, чертил на стене сложные формулы; как Эвелин бесшумно двигалась по комнате, стараясь никому не мешать; как Лео подавлял приступы кашля, чтобы не пугать детей.       В один из вечеров Лео сдался. Измученный очередной лихорадкой, он лежал в полубреду, не в силах подняться. Сквозь горячечный туман он видел, как Финн, без лишних слов, развёл в очаге огонь, сварил бульон и одним твёрдым взглядом заставил Тейпа прекратить анализ болезни отца и просто подать ему воды.       Когда Лео пришёл в себя, он увидел Финна, спящего в кресле рядом с его кроватью. На столе стояла тарелка с едой. В доме пахло лекарственными травами и… незнакомым до сих пор ощущением заботы. — Почему? — хрипло спросил Лео.       Финн открыл глаза: — Потому что никто не должен умирать от глупости вроде простуды. И потому что твой сын — гений, которому нужен проводник, а не могильщик.       Оказалось, Финн был архивариусом. Когда-то он работал в Королевской библиотеке, но был изгнан за «вольнодумство». Теперь он поддерживал себя, находя и реставрируя старые книги и механизмы для частных коллекционеров. Он вошёл в их жизнь постепенно. Сначала как помощник. Потом как друг. Он приносил Тейпу книги, о которых тот мог только мечтать — труды по высшей математике, физике, инженерии. С Эвелин он разговаривал о поэзии и растениях, и в её глазах загорался интерес, которого Лео еще не видел.       Он не пытался заменить им отца. Он стал тем, кого им так не хватало — учителем, старшим братом, мостом в другой мир.       Прошло несколько месяцев. Финн пришёл к ним не с книгами, а с маленьким свёртком в руках и мальчиком лет четырёх, крепко державшимся за его плащ. — Это Люциан, — просто сказал Финн. — Мой сын.       Он не стал рассказывать всю историю. Была мимолётная связь, омега, которая не захотела ребёнка, его решение растить сына одного. Теперь он хотел дать мальчику семью.       Лео смотрел на маленького Люка — на его живые, любопытные глаза, так похожие на глаза отца, — и чувствовал, как в его окаменевшем сердце что-то оттаивает. Он кивнул.       Так в их доме появился новый смех — звонкий, беззаботный и бесконечно заразительный. Семья, державшаяся лишь на силе воли одного человека, обрела вторую опору. Они стали единым целым — не по крови, а по выбору. И впервые за долгие годы Лео позволил себе думать, что, возможно, будущее — не только борьба за выживание. Возможно, в нём есть место и для тихого, хрупкого счастья.