Красная метка

      Империя Единого Лика была не просто врагом. Она была иным миром. Города здесь строились по строгому круговому плану вокруг гигантских каменных изваяний – Ликов, от которых, как верили жители, исходила божественная сила.       Воздух был густ от запахов пряностей, священных благовоний и пыли. Здесь не было видно сияющих карт над головами – их считали проявлением гордыни, искажающей истинную, данную от Лика, сущность человека.       В одном из таких городов, у подножия Лика Милосердной Десницы, жил Наиль. Четырнадцатилетний омега, чья врожденная способность к исцелению считалась даром от самого Лика. Он помогал отцу в лазарете, где его ловкие пальцы и безмятежное спокойствие творили чудеса. Но за этим спокойствием так же скрывался мятежный ум. – Отец, почему мы не используем травы с Западных холмов? – спросил он однажды, перевязывая рану солдату, – в их трудах написано, что они ускоряют заживление. – Потому что труды эти написаны неверными, сын, – сурово ответил старый лекарь, – их знание осквернено. Лик дал нам всё, что нужно.       Наиль промолчал, но в его сердце загорелась искра неповиновения. Он видел, как солдаты умирают от ран, которые можно было бы излечить. Он чувствовал, что слепая вера – плохой союзник для лекаря. Его собственная омежья природа была для него не даром, а клеткой. Согласно законам Империи, омега не мог покинуть страну и должен был вступить в брак, одобренный жрецами, для «сохранения чистоты крови». Мысль о браке с нелюбимым, о жизни в золотой клетке в качестве награды какому-нибудь военачальнику, вызывала в нем тошноту. ---       В это время в королевстве Вальмондов любовная история Рея и Эвелин делала свои первые, робкие шаги.       Эвелин, в свои пятнадцать, была олицетворением тихой грации. Однажды вечером, когда Рей вернулся с очередной вылазки с разбитыми костяшками пальцев, она, не говоря ни слова, подошла к нему с миской теплой воды и пучком целебных трав. – Дай, – мягко сказала она.       Рей, обычно такой ершистый и       неуязвимый, замер и покорно протянул ей руку. Он сидел, не в силах пошевелиться, пока ее нежные пальцы очищали и перевязывали его раны. Он дышал ее запахом полевых цветов и чувствовал, как его собственное грубое сердце начинает биться в странном, сбивающем с толку ритме. – Не надо было, – пробормотал он, глядя в пол. – Надо, – так же тихо ответила Эвелин, – я не могу смотреть, как тебе больно.       Их взгляды встретились. В ее глазах он увидел не жалость, а понимание и заботу. А она в его – не привычную закрытость, а растерянность и зарождающуюся нежность. В этот миг что-то щелкнуло между ними, хрупкое и прекрасное, как первый весенний цветок.       Тейп, наблюдая за этой сценой краем глаза, сделал свою обычную логическую пометку: «Взаимодействие между Реем и Эвелин демонстрирует признаки формирования прочной социальной связи, повышающей выживаемость группы. Эффективно». Сам он не испытывал ничего подобного. Его ум был занят другим.       Он анализировал последние данные с фронта. Тактика Империи была странной. Они не стремились к тотальному уничтожению. Они словно пытались что-то... доказать. Их жрецы гасили волю офицеров, но не убивали их. Их солдаты занимали города, но не устраивали резни. Это была не просто война. Это была идеологическая экспансия.       И в самой ее сердцевине, как понял Тейп, лежал ключевой конфликт: их отношение к омегам. В Империи омеги были «священными сосудами», чья воля и свобода приносились в жертву «чистоте веры». Браки с иностранцами, особенно с «неверными» с Запада, были немыслимым кощунством.       Это открытие не вызвало в Тейпе гнева. Оно вызвало интерес. Он видел в этом гигантскую системную ошибку, слабость, которую можно использовать. Если найти брешь в этой догме, можно расколоть Империю изнутри. ———       Почти одновременно с Тейпом в своем кабинете Лисандер Вальмонд, глядя на те же отчеты, приходил к схожему выводу, но видел в этом не возможность, а угрозу. Он понимал, что его будущее — это вечное бремя власти, холодный расчет и одиночество на вершине, ради которой дед сломал жизнь его отца. И мысль о том, что этот рыжий призрак из трущоб, возможно, единственный, кто по-настоящему свободен, грызла его изнутри.       Ветер с Востока приносил не только запах чужих благовоний. Он приносил зерна будущих бурь, в центре которых окажутся судьбы всех людей.