Красная метка

      В лазарете Империи Единого Лика были разные запахи: антисептиков на основе местных трав, пота, крови и сладковатый, приторный аромат тления, исходящий от гниющей плоти.       Наиль, с тёмными кругами под глазами, стиснув зубы, промывал рану солдату, чья нога была раздроблена артиллерийским обстрелом. Гной тек густо, желтовато-зелёный, и Наиль знал — стандартные методы, одобренные жрецами, здесь не помогут. Нужно было вскрыть рану, выскоблить некротизированные ткани... Но приказ старшего лекаря был категоричен: «Молитва и припарки. Не наше дело вторгаться в плоть, искажённую Ликом». — Держись, — тихо прошептал Наиль солдату, который бредил и метался в жару.       Его пальцы, быстрые и точные, всё же сделали то, что должно: коротким, спрятанным лезвием он аккуратно выпустил скопившийся гной. Солдат застонал, но от боли или от облегчения — Наиль уже не различал. — Ты снова нарушаешь предписания, еретик, — раздался у него за спиной холодный, знакомый голос; над ним возвышался жрец Акраб, его длинное лицо было искажено презрением, — твои руки оскверняют священную плоть наших воинов. — Я спасаю жизнь, — не глядя на него, ответил Наиль, заканчивая перевязку, — молитва не остановит заражение крови. — А твои порочные методы, почерпнутые у неверных, остановят? — Акраб шагнул ближе, — Наиль, ты язва на теле великой Империи. Приказываю тебе отправиться в лазарет при 7-м форпосте, на передовую. Может быть там, глядя в лицо смерти, ты, наконец, обретёшь смирение или найде́шь свою погибель. Для Империи оба исхода приемлемы.       Наиль не ответил. Он лишь посмотрел на свои руки — руки, созданные, чтобы исцелять, которые теперь считались осквернёнными.       Лазарет на передовой... Это была верная смерть для омеги. Но в его сердце, помимо страха, вспыхнула и странная искра. На передовой он будет ближе к границе, а значит ближе к тем самым «неверным», чьи знания он тайно изучал. Возможно, это даже был не приговор, а своего рода шанс. Страшный, смертельно опасный, но шанс. ---       В Каменных Джунглях «крепость» Тейпа обретала реальные черты. В подвале одного из полуразрушенных зданий гудел примитивный, но эффективный печатный станок, собранный из металлолома. На нём печатались не листовки, а талоны. Небольшие, грубые картонки с водяными знаками, которые Тейп разработал на основе волокнистой структуры местных растений. — Это временные обязательства, — объяснял он Рею и небольшой группе доверенных «Призраков», — их ценность обеспечивается не золотом в казне, которого у нас нет, а обязательством обмена на конкретные товары или услуги внутри нашей сети. Булочница отдаёт хлеб за талоны, потому что знает — завтра она сможет обменять их у меня на муку, которую мы конфискуем у спекулянтов. Кузнец чинит инструмент за талоны, потому что на них я обеспечу ему уголь.       Рей вертел в руках один из таких талонов, скептически хмурясь: — И они верят? Просто так?— Они верят не бумажке, — Тейп посмотрел на него своими ясными, зелёными глазами, — они верят системе, которая работает. Они видят, что тот, кто принимает талоны, не остаётся внакладе. Это не вера. Это логика. Лояльность, основанная на практической выгоде, надёжнее лояльности, основанной на страхе или идеологии.       В этот момент в подвал вошла Эвелин. Она несла кружку горячего травяного чая и, проходя мимо Рея, их пальцы ненадолго встретились. Рей резко отвёл руку, словно обжёгшись, а на его смуглых щеках выступил лёгкий румянец. Эвелин же лишь мягко улыбнулась и поставила кружку перед Тейпом. — Система работает, — тихо подтвердила она, — повариха Хиггинс сегодня сама принесла лишний каравай. Сказала, для «наших ребят».       Тейп кивнул, его мозг уже анализировал новые данные: объём неучтённых поставок, рост доверия, потенциальные точки отказа. Он строил не просто оплот сопротивления. Он строил новую экономическую модель. И это было оружие, против которого у Короны не было защиты. ---       Лисандер Вальмонд вёл свою войну иначе. Его кабинет был завален не чертежами, а досье. Отчёты о движении товаров, списки подозрительных лиц, финансовые отчёты мелких торговцев. Он искал слабое звено. И он его нашёл. — Гильдия речников, — сказал он, откладывая в сторону папку; его адъютант, молодой и амбициозный альфа, почтительно склонил голову, — они имеют исключительное право на перевозки по каналу, разделяющему Верхний и Нижний город. И их глава, старик Горви, известен своей жадностью. — Вы хотите оказать на него давление, ваша светлость? — Нет, — Лисандер улыбнулся холодно, — я хочу его купить. Предложим ему королевский контракт на поставку стройматериалов для укрепления фронта. С огромной предоплатой. И добавим условие — никаких перевозок в Нижний город без личного разрешения из дворца.       Это был изящный ход. Он не атаковал «Призраков» в лоб. Он перекрывал им кислород, оставаясь в тени. Пусть Тейп Торрен ломает голову, куда исчезли привычные поставки. Пусть его «талоны» обесцениваются, когда не на что будет их обменять.       Вечером, чувствуя удовлетворение от хорошо проделанной работы, он снова оказался у того самого дома. Он не планировал этого, ноги просто понесли его сами.       На этот раз Люциан был не внутри, а снаружи. Он сидел на крыльце, что-то чертя палкой по земле очень сосредоточенно, его брови были сдвинуты.       Лисандер замер в тени, наблюдая. Он видел, как по лицу Люциана пробегают тени раздумий, как он стирает ногой неудачную линию. Это действительно был уже не малыш, которого он привык видеть. В его позе была концентрация взрослого человека.       Лисандер сделал неосторожный шаг и под его ногой хрустнула ветка. Люциан вздрогнул и поднял голову. Его взгляд, обычно ясный и открытый, был серьёзным. — Лис? — он не улыбнулся, а внимательно посмотрел в темноту, пытаясь разглядеть друга.       В этот момент Лисандеру показалось, что Люциан смотрит не на загадочного старшего товарища, а на ровню. Шестилетняя разница внезапно показалась ему не пропастью, а просто небольшим расстоянием, которое можно сократить. Он не вышел из тени, не сказал ни слова. Лисандер просто отступил назад, в ночь, оставив Люциана в одиночестве. Но впервые за долгое время, возвращаясь во дворец, он чувствовал не опустошение, а странное волнение.       Игра становилась сложнее, игроки — взрослее, а ставки — выше. И где-то на востоке, к этому и без того сложному уравнению, добавлялась новая, совершенно неизвестная переменная по имени Наиль.