Красная метка

      Ночная мгла, цеплялась за острые крыши Каменных Джунглей, словно боялась уступить место дню. Тишину разорвал не сигнал горна, а сухой, нервный треск - это Рей с силой сжимал и разжимал кулаки, стоя на краю пустынной площади. Его взгляд, острый и привыкший выхватывать малейшее движение, был прикован к двери пекарни Хиггинс.       Дверь распахнулась и на пороге появилась сама булочница. Вместо привычного добродушного лица — маска паники. В руках она сжимала не свежий каравай, а пачку грубых картонных талонов. — Нате! Забирайте! — её голос, обычно такой мягкий, визжал, срываясь на фальцет. Она швырнула талоны в пыль перед небольшой, но растущей толпой, — больше не надо никаких ваших бумажек!       В толпе прошел ропот. Женщина с младенцем на руках, та самая, что ещё вчера улыбалась Тейпу, получив свою пайку, шагнула вперёд. — Хиггинс, что вы? Мы же договорились... Дети... — Договорились? — булочница истерично засмеялась, — это там, в ваших трущобах договорились! А ко мне утром королевские пришли и сказали, что ещё одна бумажка - и твоя пекарня станет дровами! Меня закрыть могут! Вы слышите? Закрыть!       Она схватилась за голову, её тучное тело затряслось: — Убирайтесь! У меня ничего для вас нет!       Рей наблюдал за этим, и каждая мышца его тела была напряжена до предела. Он видел, как рушится не просто схема, а тонкая, хрупкая паутина доверия, которую Тейп так долго плел. Его собственный план по углю провалился — гильдия речников внезапно «переориентировала» все баржи. А теперь это. Первая трещина стала пропастью. ---       В своей «штаб-квартире» Тейп стоял перед стеной, испещрённой сложными схемами и формулами. Красная линия, обозначающая товарооборот с пекарней Хиггинс, была перечёркнута. Рядом с ней он мелким, точным почерком вывел: «Сбой. Причина: внешнее административное давление. Фактор страха». — Эмоциональная реакция толпы была прогнозируема с вероятностью 87%, — тихо проговорил он, обращаясь больше к самому себе, чем к Рею, ввалившемуся в комнату с лицом, налитым свинцовой яростью, — однако интенсивность и публичный характер отказа указывают на хорошо спланированную провокацию. Недооценён фактор целенаправленного давления на малый бизнес. Ошибка в модели. — Ошибка? — Рей с силой пнул стоящий рядом ящик с деталями; грохот заставил вздрогнуть Эвелин, тихо сидевшую в углу за шитьём, — люди голодают, Тейп! Они не «эмоционально реагируют» - они в панике! Они тебе верили, а твоя гениальная система их подвела!       Тейп медленно повернулся. Его зелёные глаза были чисты от каких-либо эмоций, в них отражался лишь свет аналитического ума. — Система не подвела, — поправил он с той же безжалостной точностью, — она столкнулась с контрмерой. Высокоэффективной. Кто-то действует точечно, бьёт по ключевым узлам, используя рычаги административного и экономического воздействия. Это не тактика грубой силы. Это... изящно, — в его голосе прозвучала та самая нота, которую Рей ненавидел больше всего: отстранённое, почти интеллектуальное любопытство к собственному поражению. — Изящно? — Рей фыркнул с таким презрением, что, казалось, воздух затрещал, — пока ты восхищаешься «изяществом», людям не на что кормить детей! Что будем делать, яйцеголовый? Ждать, пока они все передохнут с голоду, восхищаясь тактикой противника? — Нет, — Тейп отвёл взгляд, его пальцы потянулись к грифельной доске, — мы адаптируемся. Если система распределения уязвима для внешнего давления, мы создадим буферные запасы. Если нельзя доверять сторонним поставщикам, мы ускорим автономные проекты. Теплицы на крышах. Грибницы в подвалах. Нужно пересчитать ресурсы...       Он снова погрузился в цифры, оставив Рея одного с его яростью и страхом. Рей посмотрел на Эвелин. Она подняла на него взгляд, и в её глазах он прочёл не упрёк, а понимание и ту же самую, знакомую боль. Ей тоже было страшно. Но её страх был тихим, принимающим. Его же — кипел и требовал действия. ---       Лисандеру доложили об инциденте у пекарни в ходе утреннего брифинга. Капитан стражи, человек грубый и прямолинейный, докладывал с нескрываемым удовольствием: «Навели шороху, ваша светлость. Этой крамоле теперь не до бунтов, жрать нечего».       Лисандер кивнул, его лицо оставалось невозмутимым каменной маской. Он отпустил капитана и подошёл к окну, смотря на просыпающийся город. Никакого триумфа он не чувствовал. Лишь безразличное удовлетворение от того, что сложный механизм, запущенный им, сработал без сбоев. Он перекрыл речников, надавил на ключевых торговцев — и первая костяшка в игрушечном королевстве его загадочного врага упала. Это была чистая стратегия, шахматная партия, где пешки были чьими-то судьбами.       Позже Лисандер пошел в покои отца. Кайден, как он и предполагал, сидел в кресле у потухшего камина, в пальцах его вертелась та самая «вечная» латунная шестерёнка. — Инцидент в Нижнем городе, — начал Лисандер без предисловий, останавливаясь посреди комнаты, — первая ласточка. Гильдия речников выполнила условие. Поставки прекращены. В ответ последовал социальный взрыв, прогнозируемой силы.       Он ждал. Ждал осуждения, упрёка в жестокости, очередной проповеди его «слабости» и «сентиментах».       Кайден медленно поднял на него взгляд. В его глазах не было ни одобрения, ни порицания. Лишь глубокая, неизбывная усталость, как у человека, видевшего слишком много таких «успешных операций». — И что ты чувствуешь? — тихо спросил он.       Вопрос, простой и прямой, застал Лисандера врасплох, как удар ниже пояса. — Я... действую в рамках необходимой стратегии, — ответил он, чувствуя, как в его голосе проскальзывает неожиданная неуверенность,— я наношу удар по инфраструктуре мятежников, минимизируя прямые столкновения и потери среди военных. — Это не ответ на мой вопрос, Лисандер, — Кайден покачал головой, и в его движении была бездна печали, — ты загнал в угол булочницу и довёл до истерики толпу голодных людей. Ты выиграл тактический ход. А что ты почувствовал, когда тебе это доложили? Триумф? Ничего не почувствовал?       Лисандер замолчал. А ведь он действительно не почувствовал ничего. Кроме, пожалуй, легкого раздражения от того, что систему Призраков оказалось не так-то просто сломать, и осадка на душе, похожего на вкус пепла. — Война требует решительных действий, — жёстко парировал он, отгораживаясь от этого вопроса, — тот, кого я пытаюсь достать, мыслит чистыми категориями. Логикой. Его слабость — в непонимании человеческого страха. Я использую это. — Его слабость? — Кайден горько усмехнулся, сжимая шестерёнку так, что его костяшки побелели, — или твоя слабость? — он посмотрел прямо на сына, и его взгляд был невыносимо тяжёлым, — тот, кто способен видеть только логику... он, по крайней мере, не теряет свою душу, играя в эти грязные игры. Осторожнее, сын, иначе однажды ты оглянешься и не узнаешь своего отражения в зеркале.       Это был не упрёк. Это было предупреждение, выстраданное годами молчаливого пребывания в королевском замке. Именно поэтому оно било в самую цель, больнее любого обвинения. Лисандер резко развернулся и вышел, не сказав больше ни слова, хлопнув дверью с такой силой, что с полки упала фарфоровая статуэтка. Он пришёл за молчаливым признанием своей силы за подтверждением своей правоты или, наоборот, упреком, а получил лишь укол в самое больное место - в своё собственное, ещё не до конца очерствевшее сердце, которое всё ещё способно было сжиматься от слов отца. ---       На 7-м форпосте Восточной Империи, в зловонном блиндаже, переоборудованном под лазарет, Наиль стирал с рук чужую кровь. До него, сквозь стоны раненых и проповеди жрецов, долетели обрывки слухов. Солдаты, теряющие сознание от боли, шептались о столице врага. Не о генералах и не о короле, а о каком-то Призраке. Человеке, который воюет не мечом, а хлебом и какими-то бумажками. Который строит своё королевство прямо в сердце вражеских трущоб, бросив вызов самой Коронe.       В впервые за долгое время, стирая с пальцев липкую кровь, Наиль почувствовал не отчаяние, а сильный интерес к новому. Мир за пределами догм и Ликов оказался бесконечно сложнее, опаснее и... интереснее, чем ему внушали. И в этом странном, сумасшедшем мире, возможно, находилось место для такого же странного, сумасшедшего парня, как он.