Человек в минус первой степени

      Кроме него самого, Максиму Левицкому не поможет никто. Это была самая первая истина, которая озарила его. Именно об этом и говорила Нииль. Оставалось только понять, что поможет ему, как помочь себе и в чём вообще будет заключаться эта помощь. Левицкий теперь чувствовал, будто в нём что-то сломалось (правда, не знал что), и это требовало починки. Он не забыл об убийстве — он был отчего-то благодарен этой падшей женщине, которая пробудила в нём точку отсчёта. Однако тяжесть своего проступка он где-то глубоко, но ощущал. Он ощущал что-то грязное на себе, будто его точно так же, как ту женщину, ничтожно убили когда-то.       Не такого прозрения ли от него хотела Нииль? Он понял всё, что нужно, — и этого было недостаточно? Почему Левицкий не чувствовал положенного облегчения?       — Потому что вы ничего не поняли, — фыркнул рядом голос Нииль.       Максим снова вздрогнул. Сегодня был первый вечер за долгое время, который он проводил в собственном доме. Квартира казалась ему болезненно пустой. Какое-то пространство занимали однообразные предметы мебели, остальное же — давящее безлюдье. Но если и нужно было с чем-то бороться, то для начала надо побороть эту глупую привычку страха своей же обители. Она появилась ещё с детства, когда дома находиться было невозможно.       — Как это ничего? Я всё понял: сделал ужасную ошибку, сейчас сожалею, был идиотом...       — Стали умным идиотом, — заключила Нииль. — Вы ещё не пришли к тому, к чему должны. И вы пока ни капельки не сожалеете о содеянном.       — Ты права, каюсь, — вскинул ладони мужчина. — Зачем сожалеть? Уверен, никто не будет скучать по ней. Она наверняка одинока — у таких людей нет семьи.       Нииль с раздражением перебила его:       — Это у вас нет. А у той женщины была, между прочим, взрослая дочь. Да, может, она и не заботилась о своей матери и не следила за её жизнью, но она была. И раз в два месяца она навещала убитую и привозила... много чего, лишь бы та совсем не отбилась от рук.       Даже у Максима не было того, кто по-настоящему позаботился бы о нём. А у той, кого он лишил жизни, была. Была светлая надежда на счастливое будущее, которую женщина — состоявшаяся мать — сама же и растоптала. Как, кажется, и сам Максим.       — Наконец-то первая адекватная мысль, пришедшая к вам в голову, — оценила его Нииль, мирно расхаживающая по комнате и рассматривающая себя в зеркало — вернее, пустоту, ведь она не отражалась в зеркале.       — Хотите, скажу что-то важное? — вдруг с ноткой игривости сказала Нииль после долгой паузы. Мужчина кивнул. — Ваши линии ещё пересекутся.       Как надо было расценивать данную фразу, Максим не знал — плохо ли это было или очень хорошо, но финалом его истории предстоящая встреча точно не будет. Максиму почему-то пришла в голову забавная мысль — если человеческие судьбы представлять линиями, которые пересекаются, расходятся, соединяются и сливаются, то всю жизнь можно было бы представить как один сплошной график. Внутренний инженер Максима ликовал. Может, Нииль и ей подобные так и делали? Может, для них человеческие жизни были не чем иным, как просто фигуры и линии — что-то однообразное, легко изображаемое на бумаге. Тогда жизнь самого Максима была обычной кривой, которая в итоге разорвала бы лист...

***

      Спустя неделю душевные терзания, зарождающиеся внутри Максима, совсем ополоумели. Из-за них мужчина постоянно нервничал, переживал, постоянно занимался самокопанием, которое, в общем-то, ни к чему пока не привело. Единственным, куда привело его чувство потрясения и отчаяния, была старая часовня, находившаяся недалеко от кладбища. Но на могилы смотреть было тошно, поэтому полуразвалившаяся постройка на время приютила Левицкого.       Всю её покрывали мелкие и более крупные трещинки, которые не вызывали совсем никакого доверия, но Максим рискнул зайти внутрь. В конце концов, мертвецу умереть невозможно, поэтому чего ему было бояться? Внутри мало что изменилось с тех пор, как часовня стала заброшенной: так, отломилось пару перекладин у скамьи да кто-то порылся в комодах у одной из стен. Самое главное — алтарь и рисунки над ним — сохранилось. Как и всё вечное всегда сохранялось.       Что с ним было не так? Почему он внимал какому-то духу в виде Нииль вместо того, чтобы расслабиться, забыть о проблемах и успокоиться? Вернуться в прежнюю жизнь, ходить в клубы, к приятелям, быть... быть кем-то, только не Максимом Левицким. Та жизнь теперь не хотела принимать мужчину назад, да и он сам тоже не хотел возвращаться. Или хотел? Максим тонул в своих заблуждениях, но не видел спасательного круга, к которому подталкивала его Нииль. Ещё бы один малейший знак, какая-нибудь плевая подсказка...       Чего не ожидал Максим, так это появление другого человека в часовне. Сначала послышался шум, на который мужчина не обратил должного внимания, потом показалась тень, делавшая неизвестного похожим на призрака. Призрак со странным уханьем прошёл к скамье и плюхнулся на неё, продолжая издавать непонятные звуки. Несмотря на то что Максим стоял чуть ли не у алтаря, призрак не заметил его, и мужчина решился подойти поближе.       С нескрываемым облегчением вместо жуткого призрака он увидел миловидную женщину, утиравшую ситцевым платком слёзы. «Рядом же кладбище, — осенило Максима, — конечно, она к кому-то ходила туда». Подняв голову, она всё-таки заметила его и едва пошевелилась.       — Извините, — отчего-то смутился Максим. Раньше такого за ним не наблюдалось.       — Ничего, — махнула платком женщина. — Иногда полезно, чтобы какой-нибудь незнакомец увидел твою слабую сторону.       Она явно считала, что они никогда больше не пересекутся, потому и позволяла себе быть настолько откровенной. Максим так не думал — он вообще старался помалкивать в разговоре с чужими и оставаться слышащим слушателем. Он посчитал, что и этой женщине хотелось выговориться, и лишь кивнул в ответ на её пространственную реплику.       Женщина продолжила:       — Я к матери приходила. А вы?       Вопрос поставил Максима в тупик.       — Да так... вообще-то, ни к кому. Сюда, в часовню.       — Зачем?       — Просто так.       Женщина слабо улыбнулась. А Максим словил себя на мысли, что правду говорить не так сложно, как он думал. Всё-таки откровенность собеседницы передалась и ему.       — Просто так... Понятно. Наверное, хорошо, если вас никто не держит на кладбище. Жуткое место.       — Кое-кто лежит там, — нехотя признался Максим, отводя взгляд, — но они не держат меня. Вы скучаете по своей матери?       Скорее всего задавать такой вопрос незнакомцу было дурным тоном. Но ни женщина, ни Максим не нуждались в оказании светских манер — в данный момент они нуждались друг в друге. Редко встретишь такого незнакомого собеседника, готового понять и выслушать в самую что ни на есть неподходящую минуту.       — Скучаю, если честно, хотя никому этого не признаю. Видите ли, моя мать была не из самых благородных девиц. Ничего хорошего она мне не дала, частицу себя во мне, к счастью, не оставила. А я скучаю, да. Всё же мне не к кому теперь приезжать и некого звать мамой. Но память о ней дышит, и я дышу, так что все мы связаны одним воздухом.       — Им можно задохнуться, — некстати отметил Максим. Женщина одарила его насмехающимся взглядом.       — Нельзя, если есть, для кого дышать.       Несколько минут они просидели в тишине. Максиму вообще показалось, что прошло полчаса, и даже его пальцы начали коченеть от холода. Сперва он не обратил на это внимание, только тогда, когда женщина укуталась посильнее в шарф и собралась уходить. Перед выходом она обернулась к Максиму и тепло улыбнулась:       — Моя мама всегда жила не ради других, но и не для себя. Однако я никогда не считала это эгоизмом. Может, стоило? Возможно, приди я раньше к ней на помощь, то всё случилось бы по-другому. Жаль, что наши действия в прошлом невозможно изменить. Или всё-таки..?       Она ушла, ослеплённая белым светом, и оставила Максима во взбудораженной лихорадке.       Тем временем снаружи выпал первый снег.