Ересь. Певчие свободы

Pure hearts will still beat But dreams aren't always sweet There's nothing saintly here In this opressed frontier At least my love, we know that we tried… [Lord of the Lost — Utopia]       Устрашающая одним фактом существования гора металла, переплетенная с клочьями человеческой плоти, замерла, подняв «руки», в одной из которых, как в строительной клешне, замер, скорчившись, золотоволосый подросток, слишком дорого одетый для окружающих его руин Внешнего круга.       Металл скрежетнул чем-то вроде смешка.       — Привет, соседи. Я тут по распоряжению старших. Вот эту канарейку принес.       Стоящий около с виду раздолбанного — как и все во Внешнем круге — огрызка высотного здания военный кивнул.       — Проходи. Сильно он разбился?       — Да вроде не особо, я подхватил с расчетом на живое, — гора металла приблизила ладонь-клетку ближе к многочисленным окулярам-датчикам, вросшим в плоть лица, разглядывая подростка. — Ну-у, согласно термографике — ребра малость потрескались. Нога, голень. Руки, несколько переломов: он ими тормозить собирался. Ну, оглушение. Еще паникует, пульс за сотню.       Охранник кивнул, не теряя выражение абсолютной невозмутимости, как будто киборг только что говорил не с ним, а со статуей.       — Медики уже ждут. Босс тоже, она захочет узнать координаты места падения из первых рук.       — Ну так кляксомост же. А про первые руки не скажу, посторонних наверху не видел…       Уже внутри Силестий постарался осторожно оглядеться, несмотря на все еще болящую ногу и руки.       — Куда вы меня принесли? Что за босс?       — Кстати, Тезеус, куда вы эту канарейку определите, если выяснится, что ошибочка вышла? Или пока даже по дружбе неизвестно? — монстр не обратил ровным счетом никакого внимания на вопрос из клешни.       — Пока неизвестно, — все так же невозмутимо отозвался охранник, из-за каменного лица пугавший не меньше, чем металлический монстр. — В любом случае босс решит…       Несколькими коридорами дальше ждали несколько людей, с трудом, из-за отсутствия привычной золотой или белой формы, опознанные Силестием как бригада медиков. А за ними стояла, покусывая фильтр сигареты… Ханна Фелецитас Плиния-Демокрит — родная тетя, которую подросток уже несколько лет считал мертвой: после ее ареста орденом Алого Нарцисса прямо в их поместье.       — Тетя Ханна?!..       — Юго-восток, подтверждаю, — женщина потушила сигарету, бесконечно долгую секунду созерцая племянника, прежде чем отвернуться. — Мы сможем обсудить с Палачом мою благодарность так скоро, как он сочтет необходимым. Займитесь медпомощью, Тезеус, проследи.       Киборг с, кажется, все же разочарованным вздохом сгрузил подростка на подставленную кем-то из медиков каталку. Молодой Плиний-Демокрит встряхнул головой, пытаясь понять, действительно ли все происходящее не странный в своей реалистичной абсурдности сон; та отозвалась ноющей болью, и мир поплыл куда-то в темноту под переговоры врачей и все такой же ровный голос названного Тезеусом военного, обсуждавшего с киборгом вопрос его личного вознаграждения.       Просыпался Силестий тяжело. С первого раза незнакомый потолок и запахи лекарств показались странными и незнакомыми — в привычной ему частной больнице, главой которой являлся один из друзей старшего брата, пахло иначе. Со второго раза сознание, кажется, одурманенное каким-то успокоительным, все-таки согласилось принять картинку за реальную и даже восстановить события прошедшего дня. Отправка племянников в частную школу интернат. Напившийся и обколовшийся какой-то очередной дурью с тоски по уехавшим детям старший брат. Собственный вылет из дома — прямо в мятой, частично порванной одежде с обреченной решимостью покончить наконец с этим фарсом. Прыжок с моста, острая боль, отбирающая возможность вдохнуть, жуткое в темноте лицо киборга с горящим десятком глаз, жуткий запах, воздух, дерущий горло. Погибшая тетя…       — Я… в Абиссе? — осторожный вопрос, скорее, в пространство. В ответ откуда-то сбоку донесся невеселый, но до боли знакомый Силестию смешок.       — Размечтался. До Абисса еще дожить нужно. Так что ты все еще в мире бренном, — Старшая Плиния-Демокрит вздохнула, задумчиво кладя ладонь на лоб племяннику. — И зачем же ты… так?       — Зачем? — младший аристократ неожиданно даже для самого себя всхлипнул. — Я думал… я думал, тебя казнили! Бенедикт, когда стал главой ордена… Не знаю, с ума сошел! Начал пить, чем-то колоться… срываться на меня. Сначала просто с кулаками, потом… Мне никто не поверил! Я старался заботиться о Корнелле и Роджелле, уговорил его отправить их в интернат, где учатся остальные элитные дети… Мне он там учиться не дал, домашнее образование, толком не выйти из поместья. Я подумал… Не могу больше! — слезы лились по лицу, затекая в уши. — Почему, если ты жива, ты не забрала меня с собой?!       — Потому что, дорогой, ты первым делом спросил, не Абисс ли тебя окружает, — теплая ладонь тетушки стерла влагу с одной из щек. — И потому что здесь… Не столь важно. Да, меня вытащили во Внешний, считай, из «колбы». Но, честно, не потому что я заслужила или же не заслужила чего-либо. Я просто… нужна здесь.       — Можно я останусь? Пожалуйста. Подумаешь, Абисс, это мне, наверное, просто показалось, — Силестий неловко повернулся, поймав, наконец, взгляд тетушки. Та выглядела… старше. И жестче, чем он запомнил. Усталой, но для него все такой же теплой и надежной, как пять лет назад. — Я не хочу домой.       — Нет, дорогой, не показалось. Прости… — Ханна Фелецитас закусила губу, над чем-то мучительно и с подсчетами размышляя, кивая каждому следующему логическому решению.       — И что мы теперь будем делать? Я смогу тебе как-то помочь, или ты вернешь меня обратно?       Некоторое время прошло в молчании. Старшая Плиния-Демокрит размышляла о чем-то своем, младший — тихо плакал. Слишком много всего: внезапная встреча, догнавшие-таки отчаяние и страх…       — Обратно, — вердикт заставил Силестия дрогнуть, сжавшись. — Подожди, я не договорила. Ты вернешься в Средний круг. Не во Внутренний, не в поместье. У меня есть еще контакты, тебе выбьют эмансипацию. Ты будешь жить на одной из конспиративных квартир, подробности о том — позже. Закроешь последние пробелы в среднем общем образовании, поступишь в университет или в семинарию. Найдешь пристойную работу. И… — она вытащила из кармана пальто невзрачный комм. — Иногда будешь выполнять кое-какие поручения. Это внешний комлинк. Он не привязан к официальной сети, я пришлю тебе такой же. Тем не менее напоминаю тебе об осторожности. Одно не так — или наоборот, так — услышанное и понятое кем-то слово и — из застенков Алого Нарцисса очень тяжело убежать, дорогой.       — Это значит, что… — Силестий сначала воспрянул духом, вытирая слезы, потом нахмурился. — Мы никому ничего не расскажем? Про Бенедикта и других его коллег и знакомых из Внутреннего. Из осторожности.       — Не из осторожности, дорогой. А из соображений сохранения твоего лица, — терпеливо вздохнула Ханна. — Давай, подумай, скольким бы ты хотел рассказать о том, что с тобой делал Бенедикт.       — Никому, — младший Плиний-Демокрит зябко передернулся. Упрямо сжал губы. — Но если не рассказать, он просто найдет еще кого-то. Кто потом тоже пойдет прыгать с моста. Я слушал иногда запрещенные радиостанции, только не верилось, что это твой голос. Разве ты не рассказываешь правду — теперь, когда живешь там, где Алый Нарцисс не сможет тебе ничего сделать?       Женщина рассмеялась зло и жестко. Выдохнула, обратно становясь серьёзной и погладив по волосам сбитого с толку племянника.       — Ты вырос умным и очень сообразительным юношей, Силестий. Но здесь ты допускаешь одну очень существенную ошибку. Это не Нарцисс не может ничего сделать мне. Это я почти ничего не могу им противопоставить. Почти. Но это «почти» заключается в тех тихих и не выделяющихся ничем ниточках, которые было возможно протянуть внутрь Стены. А радиовещание, как и многое другое, скорее, отвлекающий фактор. Понимаешь ли почему?       — Потому что официальные власти все равно сильнее? Но песни подпольных групп помогают, разве нет? Заставляют людей задуматься… — Силестий вздохнул. — Наверное, я и правда не понимаю. Но если я буду… сам по себе, без Бенедикта, то, наверное, смогу тебе что-то рассказывать. Что в итоге будет полезно. Про перестановки там, те самые случайно оброненные слова. Если ты мне расскажешь, на что именно обращать внимание. И не буду бесполезен. И не буду беспомощным.       — «Я просто верю в то, что рушить догмы — лучший способ не стареть, что песни могут останавливать бомбы, и в то, что тишина — это смерть»… — со вздохом процитировала старшая Плиния-Демокрит. — Для начала — выучись и наработай себе стабильную позицию, Силестий. Об остальном — позже.