Слово о Войне и Мире

20:34 16 августа 2029 года Воинская часть №11806, Белгородская область, Российская Федерация Тяжелая, удушающая тишина давила на лейтенанта Владимира Комарова. Казалось, даже воздух в небольшой, пропахшей казарменной сыростью и потом комнате застыл, не смея шелохнуться. Последние недели превратились в бесконечный, давящий марафон, где каждый шаг отзывался фантомной болью на месте его некогда незыблемого самолюбия. Пиррова победа, которую они одержали, оставила на нем шрамы куда более глубокие, чем могли бы нанести любые пули – шрамы вины за Диму Бочарова, подорвавшегося на мине. Его друг, его брат по оружию, теперь лежал где-то в тыловом госпитале, и Комаров, или Шара, как его звали близкие, пил настой горечи каждый божий день. Рядом, склонившись над ворохом мятых газет, сидел Виктор Степанцов. Он был единственным, кто осмеливался нарушать эту мрачную ауру, хотя и его обычно неиссякаемый задор заметно померк. Они разбирали посылки, пришедшие из дома, весточки из мирной жизни, что казалась теперь невообразимо далекой. – Ну что, Шара, твоя очередь, – буркнул Степанцов, подвигая к нему очередной сверток. – Надеюсь, там не очередные носки. Мои запасы уже пополнять некуда. Комаров лениво, без всякого энтузиазма потянул к себе обернутый в грубую бумагу пакет. На этикетке, выведенной аккуратным, знакомым почерком, значилось: «От А.В. Вишневской». Неожиданное тепло расплескалось в груди Комарова, отгоняя на миг давящую тоску. Лёша, как звала его Вишневская, невольно улыбнулся. Он и забыл, что существуют люди, не связанные с этим бесконечным кругом боли и смерти, люди, которые все еще о нем помнят. Он разорвал обертку. Первым, что выпало наружу, оказалось странное, цилиндрическое устройство, обтянутое мягким материалом. Оно было довольно увесистым и на первый взгляд напоминало компактную музыкальную колонку. На корпусе была небрежно наклеена бумажка: «Для твоего дружбана - Степашки». – Ого, – хмыкнул Степанцов, мгновенно оживившись. Он тут же протянул руку и выхватил «колонку». – Видать, Шура твоя знает толк в подарках! Сейчас проверим, как она звучит… Степанцов покрутил устройство в руках, пытаясь найти кнопки или разъемы для зарядки. Его брови медленно поползли вверх, а на лице появилось выражение смеси недоумения и быстро нарастающего понимания. Спустя мгновение его глаза округлились, а затем он расплылся в широкой, совершенно неприличной ухмылке. – Ну нихера себе! – выдохнул Степанцов, покачивая головой. – Да это же… да это ж мастурбатор! Вот это Вишневская твоя выдала! Давненько я такого не видел, хи-хи! Вот же чертовка! Комаров отвернулся, чувствуя, как краска приливает к лицу. Он неловко кашлянул, пытаясь скрыть смущение. Либидо Степанцова, кажется, было темой для армейских анекдотов уже долгие годы, но чтобы Вишневская так тонко прочувствовала… Впрочем, от этой девушки всегда можно было ожидать чего угодно. Он запустил руку в посылку снова. На этот раз его пальцы нащупали что-то мягкое, но плотное, завернутое в несколько слоев бумаги. Развернув, Комаров увидел запрещенную в части еду – копченую колбасу и банку сгущенки. Настоящее сокровище для армейского «нехвата». В голове тут же всплыл образ вечно голодного Димы Бочарова, который всегда умудрялся вынюхать любые припасы. От этого воспоминания в груди вновь кольнуло, но уже не так остро, как раньше. Еда, предназначенная, очевидно, для всех троих, казалась символом их нерушимой, хоть и побитой временем и войной, дружбы. Третьим предметом оказалась фотография. На ней он сам, Лёша, неловко улыбался рядом с Александрой. Фото было сделано тем памятным днём, после выпускного, когда она, в своем легком платье, просила его быть ее «сопровождением» до дома и сделала пару снимков для отца, чтобы тот успокоился, что дочь не одна в городе с мафией. Девушка на снимке тоже улыбалась, её глаза искрились озорством, а рука легко лежала на его предплечье. Комаров бережно провел большим пальцем по гладкой поверхности фотокарточки. Это был хрупкий лучик света из прошлой, мирной жизни, который ему так отчаянно не хватало. Он осторожно сложил ее и положил во внутренний карман своей формы, прямо у сердца. Его пальцы нащупали что-то еще – сложенный вчетверо лист бумаги. Письмо. Он вытащил его и развернул. Почерк Александры был таким же изящным, как и она сама. Комаров начал читать про себя, его губы едва заметно шевелились: «Дорогой Вова, Надеюсь, ты там жив-здоров, а не кормишь червей в какой-нибудь траншее. Знаешь, мои планы, которые я строила насчет Ставрополья, претерпели сильные изменения. Сильнейшие. И твоя помощь мне нужна как никогда раньше. Мой дорогой отец, кажется, оказался куда проворнее, чем я думала. Он меня нашел. И теперь… теперь он настаивает на определенном браке. С одним… очень неприятным человеком, ты сам об этом в курсе. Это будет та еще «свадьба в красном», поверь мне. Я люблю «игру престолов». Мне нужен… я бы сказала, что мне нужен кто-то, кто мог бы отменить эту свадьбу. Понимаешь? Кто-то, кто мог бы тактично, но очень решительно решить эту проблему, чтобы она больше никогда не возникла. Есть ли у тебя знакомые, готовые на такое действие? Я заплачу. Неважно сколько, лишь бы это прекратилось. Мне очень-очень нужен твой совет…» – Степашка, ты смотрел «Игру престолов»? – Было дело. – Как думаешь, каким образом я могу "найти человека", который может "отменить её свадьбу в красном", причём с гарантией оплаты? – Шара, тут всё куда легче, на "красной свадьбе" произошла резня. Она ищет Киллера. Тишина, нарушаемая лишь шорохом бумаги в руках Комарова, казалась осязаемой. Строки письма от Вишневской жгли его нутро, вызывая одновременно тревогу и странное, почти лихорадочное возбуждение. «Свадьба в красном», «киллер»… Его мозг лихорадочно перебирал варианты, пытаясь осознать масштаб происходящего. Неужели Шура настолько отчаялась? Что за чертовщина творилась в ее жизни? В этот самый момент, пока Шара переваривал шокирующее послание, Степанцов, отложив мастурбатор с веселым кряхтением, развернул письмо от Димы Бочарова. Его лицо, до этого расслабленное и довольное, медленно менялось, по мере того как глаза бегали по строчкам. Сначала на нем появилось облегчение, затем недоумение, а потом – горькая усмешка. – Шара, ты только погляди… – голос Степанцова был глухим, лишенным обычной жизнерадостности. – От Димки… Комаров поднял глаза, отрываясь от своего письма. Степанцов читал вслух, его тон становился все более мрачным: «Привет, парни! Жив, здоров, насколько это возможно. Выписали, наконец, из этих госпитальных стен – свобода, мать её! Правда, свобода нынче дорогая штука. Мою новую ногу, что ребята в госпитале подобрали – чудо техники, не нога, а песня – так вот, она, зараза, весь контракт подъела. До копейки. Зато хожу, почти как раньше. А вот на что жить… это уже другой вопрос. Знаете, решил я не сидеть сложа руки. Пошел к нашим «благодетелям». В «высокие кабинеты», как говорится. Трижды ходил, трижды мне отвечали одно и то же, мол, «ждите, господин, ждите распоряжений по судьбе раненых». От министра до особого распоряжения, ну вы поняли. Бумажки, отписки, обещания золотых гор, а на деле – дырка от бублика. Моя пенсия по инвалидности… на нее и собаку не прокормишь, не то что человека, который, между прочим, за эту Родину кровь проливал. Ну я и подумал – раз государство не может о своих детях позаботиться, значит, сами справимся. Голова-то на плечах есть, руки, нога, хоть и одна, на месте, да и опыт, хе-хе, кое-какой появился. Теперь я, можно сказать, «специалист по урегулированию». Могу успокоить любого, кто мешает. Быстро, бесшумно, без лишних вопросов. За разумную, разумеется, плату. Не бесплатно же мне новую ногу отбивать, верно? Если что – обращайтесь, парни. Не дам никому в обиду». Степанцов опустил письмо, его взгляд был опустошенным. Он покачал головой. – Вот же… – он не смог подобрать слова. – Димка. Комаров чувствовал, как внутри него все сжимается. Два письма, две отчаянные истории, переплелись в одной комнате. Одна просила убийцу, другой… другой намекал, что он уже им стал. – Подожди… – Комаров заметил что-то странное. В углу письма Бочарова торчала необычная ручка. – Что это за ручка? Степанцов поднял взгляд. – А, это Димка всегда с такими ходил. Говорил, что она с секретом. Он взял ручку. Это была обычная на вид шариковая ручка, но на одном из концов виднелся маленький глазок, похожий на фонарик. Степанцов машинально нажал на кнопку. Из глазка вырвался неяркий фиолетовый свет. В полумраке комнаты он бросил луч на письмо. И тут же, на пустом, казалось бы, месте, между строчек, проявились бледные, но четкие слова, написанные невидимыми чернилами: *«Коробка с секретом. Второе дно»* Степанцов мгновенно вскочил. Он бросился к упаковке, в которой пришла посылка Бочарова. Комаров с напряжением наблюдал за ним. Степанцов нетерпеливо ощупывал картон, прощупывал стенки. Наконец, его пальцы наткнулись на что-то необычное в одном из углов. Он дернул, и с легким треском небольшая часть стенки отошла, открывая потайной отсек. Внутри лежала плотная карточка. Степанцов вытащил ее. На одной стороне была изображена стилизованная роза – нежная и хрупкая, но из ее сердцевины торчал обломок штыка – острый, хищный. Нежное и смертоносное. – Что это? – выдохнул Комаров, его сердце бешено колотилось. Степанцов перевернул карточку. На обороте была короткая, но до ужаса ясная надпись: @VoinPoisk_bot Telegram В наступившей после этого гробовой тишине Степанцов молча выхватил свой старенький смартфон. Его пальцы, привыкшие к оружию, дрожали, когда он набирал указанный адрес в поиске Telegram. Через мгновение на экране появилось новое окно чата. Сверху было написано: «VoinPoisk_bot.». Появилось первое сообщение от бота: «Приветствую. Вас привел тот, кто знает цену вопросу. Назовите цель. Условия и тарифы по запросу.» Степанцов побледнел. Его губы дрогнули. Он поднял глаза на Комарова, в его взгляде читался шок, неверие и горькое, ужасное осознание. – Шара… – прошептал он. – Димка… он стал наемным убийцей. Слова Степанцова прозвучали не просто шоком, а почти физическим ударом. Полный ступор, в который впал Комаров, длился несколько долгих секунд. Его взгляд был устремлен куда-то сквозь стену, будто он пытался постичь пиздец нового миропорядка. И все же, это было. Удивление, острое и жгучее, длилось лишь мгновение, уступая место холодному, почти безразличному осознанию. На его изломанное сознание, уже привыкшее к абсурду и жестокости фронта, к несправедливости и потере, эта чудовищная новость не рушила его мир – она просто вписывалась в его уже изуродованную картину. Словно еще один кирпичик абсурда лег в и без того разрушенную стену. Ведь если подумать… государство выбросило его друга, как ненужный хлам, изувеченного, без средств к существованию. А Дима вынужден был приспособиться, чтобы выжить. Эта логика, пусть и искаженная, была до отвращения понятна. Это было следствие той самой «пирровой победы», которая сломала и его самого, и их общего друга. Это не было правильно, но это было возможно. В этом новом мире, где все прежние правила рухнули, подобные вещи, казалось, перестали быть исключениями, превращаясь в норму. И тут, словно недостающий пазл в этой кровавой головоломке, всплыло письмо Александры. Ее мольба, ее отчаянный, завуалированный призыв о «киллере» для «свадьбы в красном». Мир словно сошел с ума, и в этом безумии два обрывка их жизней, две отчаянные нужды, сошлись в одной точке. Не было праведных путей. Не было хороших решений. Было лишь выживание, и каждый выживал, как мог. Это был не выбор, а скорее неизбежность. – Дай мне эту карточку, – голос Комарова был ровным, лишенным эмоций. Удивление ушло, оставив лишь мрачную усталость. Степанцов, все еще ошеломленный, но уже не столь шокированный, механически передал ему карточку с розой и штыком. Комаров взял ее. Его рука не дрогнула. Комаров в темпе написал своё ответное письмо. Его взгляд скользнул по листку затем по самому конверту. Аккуратно, без спешки, будто выполняя привычный ритуал, он развернул его и, потянув за чуть надорванный край, ловко отслоил внутреннюю часть бумаги от внешней, создавая небольшой, плотный, скрытый от взгляда кармашек. Все движения были выверены, лишены судорожной поспешности или дрожи. Тяжелая, гладкая визитка Бочарова, на которой роза и штык сочетались в одной, теперь уже до боли логичной, композиции, скользнула внутрь. Невидимая в своей потайной нише, она легла плотно, не выдавая своего присутствия. Комаров аккуратно прижал конверт, словно запечатывая не только бумагу, но и саму бездну, которую он только что создал. Он заклеил конверт, его пальцы привычно прошлись по клейкой полосе. Адрес Александры Вишневской ему был известен. Ее имя и фамилия легли на лицевую сторону конверта ровным, без единой помарки почерком, будто это был обычный деловой документ, а не вестник рока. Ни тени сомнения, ни проблеска надежды не отразилось на его лице, лишь опустошение и холодная решимость. Он встал, не глядя на Степанцова, который все еще сидел, как каменное изваяние. Вышел из комнаты, пересек коридор и, не колеблясь, опустил конверт в щель почтового ящика, стоявшего у входа. Письмо упало, со звонким стуком возвещая о своем отправлении. Оно было отправлено. Воздух в комнате словно сгустился, пропитанный невысказанным, тяжелым решением. Комаров вернулся к столу, сел, закрыл глаза. Мир не стал правильным. Но пути, кажется, больше не существовало.