Слово о Войне и Мире

10:38 27 августа 2029 года Отель "Altyn Aura", г. Астана, Республика Казахстан Железный привкус озона и оружейного масла, смешанный с едким запахом пота и бензина, наполнял замкнутое пространство фургона. За окнами, сквозь тонированное стекло, возвышались футуристические шпили Астаны – город-бутафория, возведенный на песке амбиций и пустых обещаний. Бочаров не видел в нем красоты, лишь безвкусную демонстрацию новоявленного богатства, сверкающую, но лишенную души. Гигантские кристаллические башни казались детьми, нагромоздившими бездумные блоки, отбрасывая длинные, безжизненные тени. Бочаров неторопливо, с привычной, почти ритуальной тщательностью, натягивал на себя тонкий, но невероятно прочный кевларовый бронежилет. Ткань, пропитанная смертью, легла на тело как вторая кожа, ощущаясь одновременно чуждой и неразрывно сросшейся с ним. Его взгляд, холодный и отстраненный, скользнул по тусклому отражению в металлической стенке. Голубая рубашка, выглаженная до хруста, идеально сидящий пиджак и белоснежные брюки – образ респектабельного гостя, слившийся с фоном. Но под этой безмятежной маской скрывался хищник. Рука в красной перчатке его привычно, почти ласково, скользнула по поясу, ощупывая плотно закрепленную разгрузку. Десять магазинов, каждый из которых был заряжен до предела, ждали своего часа. Под пиджаком, у каждого бедра, дремали два компактных, но смертоносных Mini-UZI, его верные и безмолвные спутники. Сталь их стволов хранила отголоски бесчисленных выстрелов, обещая новые. День Икс настал. Элитный пятизвездочный отель на левом берегу Астаны возвышался над ним как бездушный монстр из стекла и бетона, его фасад отражал последние лучи восходящего солнца, окрашивая их в багровые тона – цвет крови, которая здесь рано или поздно прольется. Для большинства он был символом роскоши и неуязвимости, но для Бочарова — лишь гигантской, позолоченной клеткой, хрупкой скорлупой, которую предстояло разбить. Он скользнул из фургона, растворяясь в тенях заднего двора. Гул мощных генераторов смешивался с ароматами дорогой кухни и тихим перезвоном бокалов, доносившимся откуда-то сверху. Служебный вход был неприметным, почти невидимым для постороннего глаза, и идеально подходил для его целей. Никто не ждал угрозы с черного хода. Бочаров был тенью, скользящей по лабиринту служебных коридоров, словно кровь по венам гигантского зверя. Каждый шаг был выверен, каждое движение – часть безупречно отработанного танца. Он знал это здание, его скрытые пути, его уязвимые точки. И все же, в одном из темных изгибов, где воздух был тяжелым и пахло отбеливателем, он столкнулся лицом к лицу с проблемой. Высокий охранник, в черной форме с нашивками, что-то проверял на стене, его спина была повернута. Но едва Бочаров приблизился, мускулы охранника напряглись. Он резко обернулся, его взгляд остановился на непрошеном госте, и рука инстинктивно легла на пояс Бочарова, нащупывая выступающий край одного из Mini-UZI. – Э, адам, сен не, адасып кеттің? — начал было охранник, но слова замерли на его губах, оборванные на полуслове. Взмах. Не вспышка даже, а размытая тень в полумраке. Нож, выскользнувший из рукава Бочарова, не блеснул, а просто исчез в теле. Лишь мгновенный, сырой шепот лезвия, прорезавшего ткань и плоть, и легкий, влажный хлопок. Дыхание охранника оборвалось без хрипа, без стона. Глаза его расширились от внезапного осознания, и тело обмякло беззвучно. Бочаров подхватил его, не давая упасть, и бездушно, как ненужный реквизит, оттащил в ближайшую нишу для белья, наскоро прикрыв мешками. Ни звука. Ни следа. Только едва уловимый, металлический запах в воздухе. Его путь лежал к общим помещениям, где, как он знал по предоставленной схеме, должна была проходить свадебная церемония. Он двигался методично, цель его была ясна, каждое действие – частью единого, смертоносного замысла. Крошечный, едва заметный щелчок, прозвучавший в глухом коридоре, был не просто звуком, а последним штрихом в его симфонии разрушения. Из внутреннего кармана пиджака он извлек плоский, размером с ладонь, прибор – нехитрый, но до чертовски эффективный девайс, способный имитировать сигналы беспроводных систем безопасности. Бочаров не нуждался в хаотичном вое сирен, от которого люди бросаются куда попало. Ему требовалось направленное, концентрированное внимание охраны, отвлеченное именно туда, куда ему было нужно. Вместо этого он активировал точечный, высокоприоритетный протокол – симуляцию несанкционированного доступа в одну из VIP-лож на президентском этаже. Это был высший уровень угрозы для службы безопасности такого отеля. Несколько секунд спустя, сквозь приглушенный гул праздника, пробился едва слышный, но настойчивый писк рации, затем приглушенные, но встревоженные голоса. – "Сенсор 27-де жұмыс істеді! Мүмкін қауіп, 1-ші жасақ, Алға!— скомандовал чей-то голос. Послышался глухой топот десятков ног, быстро удаляющихся в сторону лифтов. Именно этого он и добивался. Отряд элитной охраны, который мог бы представлять реальную угрозу, теперь мчался на ложный вызов, оставляя главный бальный зал без прикрытия. Один за другим он начал проверять все двери, ведущие в основной зал. Из кармана пиджака он достал несколько компактных металлических устройств – полицейские блокираторы, которые используют отряды SWAT для мгновенной изоляции. Каждый блокиратор со щелчком вставал на место, намертво фиксируя двери изнутри. Глухие, окончательные щелчки эхом отдавались в его ушах. Через пару минут все выходы, кроме главного, были запечатаны. Ловушка была готова. Смерть ждала, запертая в золотой клетке. Наконец, он оказался перед массивной резной дверью, ведущей в центральный зал. Сквозь толстое дерево просачивался приглушенный гул голосов, легкий шепот скрипок, звон хрусталя – какофония праздника, предвещающая скорую тишину. Бочаров прильнул ухом к двери, слушая. Внутри, сквозь общий фон, пробился женский голос, усиленный микрофоном. Голос Александры Вишневской. Он был чистым, мелодичным, но Бочарову слышалась в нем сладкая сталь. – ...За наш союз, который не просто скрепит две семьи, но и откроет новые горизонты для всех нас! — произнесла она, ее интонации были изящными, полными фальшивой искренности. Звон бокалов, наполнивший зал. — И пусть те, кто не готов к этим переменам, кто цепляется за старое и боится будущего... найдут свое пристанище там, где им и суждено быть. Бочарову не нужно было видеть ее лица, чтобы понять истинный, жуткий подтекст этих слов. Голодная улыбка тронула его губы, обнажая хищный оскал. Она не просто тост произносила. Она выносила приговор. И он был здесь, чтобы привести его в исполнение. Занавес поднимался. Двери распахнулись перед ним. Свет обрушился на него, ослепительный и чуждый. Глаза мгновенно адаптировались, сканируя огромное помещение. Сотни лиц, застывших в недоумении, медленно поворачивались в его сторону. В центре зала, под сияющей люстрой, стояла Александра Вишневская – её взгляд, холодный и невозмутимый, встретился с его. В её глазах не было ни страха, ни удивления, лишь торжество. Не теряя ни секунды, Бочаров выхватил из-под пиджака два Mini-UZI. Они вылетели из кобур, словно живые змеи, легкие и идеально сбалансированные в его руках. Металлический отблеск стволов в свете софитов стал предвестником ада. Палец лег на спусковой крючок. Первые очереди разорвали воздух, заглушив и крики. Это был не хаотичный огонь, а смертоносная, выверенная косьба. Бочаров не стрелял в толпу без разбора. Его целью были те, кто мог оказать сопротивление – крупные мужчины в строгих костюмах, что, по всем признакам, составляли личную охрану Ермекова. Он двигался, словно лезвие, разрезающее масло, быстро и бесшумно, несмотря на искусственную ногу. Тела падали, словно снопы, орошая дорогой ковер багровыми пятнами. Паника взорвалась. Хрусталь звенел, стулья опрокидывались, люди бросались врассыпную, ища спасения. Но путей отступления не было. Все второстепенные двери были заблокированы. Главный выход, который он только что использовал, оставался единственным, но Бочаров уже двигался к нему, используя Mini-UZI как дирижерские палочки, указывающие толпе направление. Он не позволял никому приблизиться к двери, отсекая пути отступления меткими очередями, которые свистели над головами. Достигнув двери, Бочаров пинком захлопнул ее. Тяжелый засов с глухим щелчком встал на место. Затем он быстро подкатил ближайший массивный дубовый стол, подпирая им дверь. Теперь они были заперты внутри. В золотой клетке. И началась бойня. Он не кричал, не проявлял эмоций. Лишь холодная, расчетливая ярость в его глазах. Его Mini-UZI танцевали в руках, извергая свинец. Он двигался среди кричащих, спотыкающихся тел, как жнец по полю, собирающий урожай. Каждый выстрел находил свою цель. Он методично выбивал из толпы мужчин, тех, кто выглядел как родственники Ермекова, их лица искажались от ужаса и боли. Золотые часы, бриллиантовые запонки, дорогие ткани – все было залито кровью. Внезапно перед ним вырос молодой мужчина в расшитом смокинге, его глаза горели смесью страха и отчаянной храбрости. Это был жених, сын Ермекова. Он метнулся к Бочарову, очевидно, пытаясь задержать его, дать другим шанс. Возможно, он думал, что убийца не станет стрелять в безоружного. Он ошибался. Бочаров не замедлился. Левая нога, та самая, что была из чистого металла, выпрямилась в мощном, отточенном ударе. Невероятная сила сконцентрировалась в одном точном движении. Железный наконечник ботинка врезался точно между ног жениха. Раздался глухой, раздирающий звук, который не мог быть ничем иным, кроме ломающихся костей. Жених согнулся пополам, его лицо исказила нечеловеческая гримаса боли, он рухнул на колени, судорожно хватаясь за пах, из его легких вырвался жуткий, сдавленный вой. Бочаров не ждал. Узи в его правой руке опустилось, и короткая, беспощадная очередь вонзилась в упавшее тело. Кровь брызнула на белый жилет, мгновенно окрашивая его в багровый цвет. Жених задергался, как марионетка с перерезанными нитями, и затих. Бойня продолжалась. Воздух, ещё недавно сотрясавшийся от выстрелов и криков, теперь наполнился густой, осязаемой тишиной, прерываемой лишь редкими стонами умирающих и звуками стекающей крови. То, что Бочаров называл «зачисткой», подошло к концу. В залитом светом, пробивающимся сквозь разбитые окна 50-го этажа, царил кровавый хаос. Тела, изуродованные и неподвижные, валялись среди перевернутой мебели и осколков стекла. Посреди этого кошмара, словно призрак или воплощение самой смерти, стоял Бочаров. Его фигура, высокая и мощная, отбрасывала зловещую тень. Глаза горели нечеловеческим огнем, в них плясало безумие, но в то же время – ледяная, расчетливая воля. Он окинул взглядом «поле боя», не выражая ни малейшего раскаяния, лишь странное, почти удовлетворенное спокойствие – как после успешно завершенной операции. Из всех присутствующих, лишь двое чудом уцелели: Вишневская, её взгляд был не испуган, а скорее остр и пронзителен, и Ермеков-старший, чья надменная маска треснула, обнажив животный страх. В осанке Бочарова читалась привычная выправка, а взгляд удерживал жестокий прицел. Ермеков, ещё недавно излучавший высокомерие и власть, тот самый, что унижал Вишневскую и с наслаждением ударил её, теперь жалко полз по ковру, окровавленной рукой пытаясь оттолкнуться от ближайшего тела. Его взгляд, полный отчаяния, остановился на Бочарове. – Мужик… Пожалуйста… — прохрипел Ермеков, его голос дрожал, а глаза метались в поисках спасения. Он судорожно потянулся к внутреннему карману пиджака. — Деньги… у меня здесь миллионы! Всё, что угодно! Золото! Виллы! Только… только не надо… Бочаров медленно повернул голову. Его взгляд, словно клинок, пронзил Ермекова, заставив того вжаться в пол. В этом взгляде не было ярости, лишь холодная, неизбежная решимость. Фигура Бочарова, освещенная за солнцем, казалась неестественно огромной, каждое его движение – приговором. Он шагнул к Ермекову, и каждый шаг эхом отдавался в мертвой тишине, словно похоронный марш. – Деньги? — голос Бочарова был низким, спокойным, но от него стыла кровь в жилах. Он казался слишком рациональным для царящего вокруг безумия. — Ты думаешь, мои счеты сводятся к капусте, Ермеков? Не по уставу. Твой устав — это банкноты, мой — совсем другой. Он склонился над распростертым телом, его рука, словно стальная клешня, схватила Ермекова за шиворот. Тот взвизгнул, пытаясь вырваться, но был поднят как пушинка. Бочаров держал его в воздухе, и лицо Ермекова, еще минуту назад красное от позора, посинело от удушья. – Ты унижал тех, кто слабее тебя, — прошептал Бочаров, приблизив лицо Ермекова к своему. — Наслаждался их страданиями. Думал, что все покупается и продается. Но есть вещи, которые не имеют цены, Ермеков. Например, справедливая утилизация. Его взгляд упал на огромный, тяжелый сейф, стоявший у дальней стены. Бочаров, держа Ермекова одной рукой, второй отодвинул массивную дверцу. Внутри была кромешная тьма. – Твоя жадность, твоя жестокость… они были твоей тюрьмой, Ермеков, — произнес Бочаров, и с чудовищной силой, проигнорировав отчаянные, хриплые крики и бьющиеся конечности, он засунул Ермекова живьем в сейф. Металлическая дверца с лязгом захлопнулась, оставив внутри лишь приглушенные, судорожные всхлипы. Бочаров, не говоря ни слова, но с жуткой методичностью, наклонил сейф и, услышав скрежет, поставил его на встроенные в основание колёсики. Сейф, массивный и неповоротливый, теперь катился по полу под контролем Бочарова, словно особый груз, который необходимо доставить в точку назначения. Он медленно, но неотвратимо, потащил его к одному из огромных окон от пола до потолка, из которого открывался вид на город и извивающуюся ленту реки Ишим. Вишневская наблюдала за этим, её взгляд был прикован к сцене, лишенный всякого оцепенения. В её глазах не было ужаса, лишь ледяная, просчитывающая искра. Исчезла дрожь, что сковывала её мгновения назад. На смену ей пришла холодная, отточенная ясность. В этот момент, когда Ермеков превращался в невозвратный груз, в ней не было ни грамма сострадания. Её сознание работало четко, отмечая каждый этап идеально выполненной операции. Это был не просто акт мести, это был финальный аккорд тщательно продуманной многоходовки, где каждая фигура, включая самого Бочарова, занимала свое место. На её губах, едва заметно, дрогнула тень улыбки – тонкой, почти невидимой, но пронзительно холодной. Улыбки хищника, чей капкан захлопнулся точно по расчёту. Она наблюдала за падением сейфа, и каждый метр его полета был подтверждением её власти, её терпения и её смертоносного ума. Сейф достиг окна. Бочаров без видимого усилия одним ударом ноги вынес раму, разбрасывая осколки стекла. Ветер ворвался в помещение, трепля волосы Бочарова и обдавая леденящим холодом. Снизу, с пятидесятиэтажной высоты, город казался игрушечным, а река Ишим – тонкой, черной полосой. – Прощай, — произнес Бочаров, его голос заглушил порыв ветра. — Потеря потерь. С невероятной силой, он толкнул сейф. Тяжелая громадина, издав пронзительный визг металла и приглушенный, последний крик из своих недр, покачнулась на краю, а затем рухнула вниз. Черный прямоугольник стремительно уменьшался в размерах, превращаясь в крошечную точку, пока не исчез в темноте. Через несколько долгих секунд снизу донесся глухой, но отчетливый всплеск, эхом отразившийся от стен зданий. Цель отработана. Воды Ишима поглотили сейф, а вместе с ним – и Ермекова, живым похороненного в своей собственной алчности. Бочаров стоял у зияющей дыры в окне, спиной к Вишневской, его фигура казалась вырезанной из ночной тьмы. Запах крови смешивался со свежим ветром. Он медленно обернулся. Его взгляд снова упал на Вишневскую. В нем не было ни ярости, ни даже облегчения, лишь та же холодная, хищная пустота. Контрольный осмотр оставшейся единицы. Вопрос, что будет с ней, повис в воздухе, невысказанный, но ужасающе явный. Бочаров медленно обернулся. Его взгляд, прежде лишь холодно-пустой, теперь задержался на Вишневской, которая уже не пряталась, а стояла во весь рост. Он взглянул ей в лицо. В глазах Бочарова, словно в ответ на немой вопрос, мелькнуло что-то похожее на деловую оценку, а затем – едва уловимое выражение, которое можно было бы принять за понимание. Он обвел взглядом помещение, словно проверяя периметр, затем произнес слова. Бочаров прекрасно знал, что все камеры наблюдения в пентхаусе были аккуратно выведены им из строя ещё вчера, задолго до начала этой кровавой бойни. Но он всё равно произнес свои слова, смотря прямо на Вишневскую, отчетливо и спокойно, будто запись велась. Голос его был ровным, без единой лишней эмоции. – Вот и всё, деваха Шары с «добрым сердцем» — произнес он, делая акцент на последних словах. — Я свою часть выполнил. Миссия завершена. Прощай. При упоминании «девахи Шары» тонкие губы Вишневской дрогнули, а по её обычно невозмутимому лицу пробежал едва заметный румянец. На мгновение она выглядела не холодной куклой, а живой женщиной, застигнутой врасплох интимным обращением. Это было не смущение от стыда, а скорее от неожиданного касания к личной струне, что не должно было звучать в этом кровавом аду. Это мимолетное выражение тут же исчезло, сменившись прежней отточенной собранностью. Бочаров не дал ей времени на раздумья. Его рука, молниеносно выхватив пистолет-пулемёт, поднялась. Прозвучали два сухих, четких выстрела. Дуплет. Пули, выпущенные с хирургической точностью, попали в левое плечо и верхнюю часть бедра Вишневской – места, которые гарантировали мгновенное падение и сильную боль, но не угрожали жизни и не вызвали бы немедленного, фатального кровотечения. Она вскрикнула, не от боли, а от резкого толчка, и рухнула на пол, прижав руку к раненому плечу. Картина была идеальна: жертва, чудом избежавшая смерти. Он развернулся и решительно направился к бронированной двери, ведущей в коридор. Отойдя от Вишневской, его фигура снова стала воплощением безжалостности. Без промедления, он приложил усилие к стальным засовам, что держали дверь запертой, скрежет металла эхом разнесся по этажу. Засовы поддались с рыком. Как только дверь распахнулась, в коридоре за ней уже слышались топот множества ног, голоса, отрывистые команды и щелчки затворов. Охрана и первые полицейские группы, наконец-то пробившиеся на 50-й этаж, не ожидали такой встречи. – Внимание, группа! — донесся крик из-за угла. Бочаров, держа пистолет двумя руками, словно продолжение своего тела, шагнул навстречу. В его движениях не было ни грамма спешки, лишь расчетливая, отточенная эффективность. Он был хищником, вышедшим из логова. Первые вспышки выстрелов разметали по коридору фигуры в форме. Бочаров методично двигался вперед, ликвидируя одну цель за другой, оставляя за собой кровавый след, прокладывая себе путь к свободе. Для него это было лишь финальным этапом эвакуации. Коридор 50-го этажа превратился в бойню. Полицейские, не ожидавшие такой бесчеловечной эффективности, падали один за другим. Бочаров двигался как хорошо смазанный механизм, каждое движение – смертоносное. Огонь на подавление, зачистка сектора, контрольный выстрел – все эти термины, давно въевшиеся в его подсознание, воплощались в безжалостную реальность. Он не тратил лишних патронов, не делал лишних движений. Головы, шеи, грудные клетки без броника – цели поражались с дьявольской точностью. Кровь брызгала на стены, на дорогую отделку, смешиваясь с запахом пороха. – Рассредоточиться! Он прорывается! — кричали полицейские, но их команды тонули в грохоте выстрелов и лязге стали. Бочаров не обращал внимания на хаос, который сам же и создал. Он знал каждый закуток этого здания. Путь отхода был проложен задолго до операции. Вместо лифтов, которые могли быть заблокированы или отключены, он выбрал служебную лестницу – черную, неприметную, но надежную. Вращающиеся двери, скрытые проходы, технические коридоры – он прокладывал себе путь сквозь лабиринт небоскреба, оставляя за собой лишь трупы и разруху. Любые встречные патрули ликвидировались быстро и бесшумно, без права на сопротивление. Бочаров был призраком, идеальной машиной уничтожения. Через несколько минут, которые для тех, кто остался наверху, показались вечностью, Бочаров оказался на подземной парковке. Здесь было тихо, почти пустынно. Его шаги эхом отдавались в бетонных простенках. Он быстро нашел свой фургон — внешне неприметный, темно-серый, изрядно потрепанный, с логотипом вымышленной курьерской службы. Он казался обычной рабочей машиной, таких тысячи в городе. Там, у неприметного фургона, уже ждал низкорослый, крепкий мужчина в рабочей униформе – Александров, один ранее комиссованный из его разведроты. Краткий, понимающий взгляд. Ни одного лишнего слова, ни одного лишнего движения. Водитель беззвучно открыл задние двери фургона. Бочаров, не теряя ни секунды, скользнул внутрь. Там, под слоем старых одеял и инструмента, находилась незаметная ручка. Он потянул ее, и часть пола, выполненная из толстого металла, бесшумно поднялась, обнажив узкий, но достаточно просторный отсек, отделанный шумоизоляцией. Не теряя ни секунды, Бочаров юркнул в отсек. Он был рассчитан на одного человека, предоставляя минимум пространства, но максимум укрытия. Водитель беззвучно опустил люк и запер его изнутри, затем плотно задернул внешние двери фургона. Изнутри, в кромешной тьме, не было слышно ни звука снаружи. Только приглушенный стук собственного сердца. Точка эвакуации достигнута. Заход на отход выполнен. Спустя мгновения, фургон бесшумно тронулся с места. Неторопливо, словно никуда не спеша, он направился к выезду с парковки. Изнутри, в кромешной тьме, Бочаров почувствовал легкую вибрацию движения. Только приглушенный стук собственного сердца и едва слышный гул шин. Он почувствовал, как фургон проехал контрольный пункт, где, судя по замедлению, шла проверка, и затем вывернул на улицы города. Прошло не более двух-трех минут после выезда фургона, прежде чем вдали послышался нарастающий вой сирен. Их звук нарастал, приближаясь к небоскребу, но уже не к фургону Бочарова. КНБ прибыло на место преступления, но объект уже был за периметром. Внутри своего убежища, Бочаров оставался абсолютно неподвижен. Он слушал, как вой сирен приближался к зданию, где только что бушевал ад, а его фургон, тихо урча двигателем, уже растворялся в потоке ночного города. Они искали его там, где его уже не было. Он был "в домике", скрытый и невидимый, несущийся прочь от места побоища. Идеальный побег завершен. Миссия в этой точке была выполнена на все 100