Слово о Войне и Мире

10:34 18 сентября 2029 года Военный госпиталь ЧВК «Вагнер», Приднепровская область, Российская Федерация Блять, как же хреново. Голова раскалывалась, во рту – будто кошки насрали, а по всему телу пробегала дрожь, от которой зубы стучали. Сука, никогда не думал, что наркота так держит. В пизду их амфетамин, будь он проклят. С утра проснулся весь в поту, хотя в палате было ни хуя не жарко. Вагнеровский госпиталь — это не тебе санаторий, тут всё по-спартански: голые стены, кровать металлическая, да вонь антисептиков. Сегодня выписка, и я чувствую себя так, будто меня заново пиздили. Всё это, сука, ради побега, ради того, чтобы выжить. Только вот теперь расплата. Дверь распахнулась, и в проёме появился Кравнич. Здоровенный серб, с этой своей хитрой усмешкой. Его взгляд всегда пробирал до костей, даже когда он просто молчал. — Шарапов младший у нас всё же выжил? — произнёс он своим низким, басовитым голосом, который, кажется, мог дробить камни. — Пошли, есть разговор. И нечего тут раскисать. Я скрипнул зубами. Живой, блядь, но не совсем. Попытался встать, ноги подкосились. Кравнич только хмыкнул, протянул руку. Я схватился, и он дёрнул меня так, что чуть руку не вырвал. Ну да, ему-то похуй, что я тут еле стою. — Чего там? Ломка? — спросил он, когда мы вышли из палаты и пошли по коридору. — Привыкай. Война не терпит слабых. Я молчал, лишь сжимал кулаки. Ломка – это мягко сказано. Я чувствовал, как каждая клетка тела требует эту дрянь, чтобы заткнуть боль, заглушить эти воспоминания. Но Кравнич прав, здесь не до соплей. Закинув меня в свой "Тигр", он завёл двигатель. Дорога до его лагеря, о котором я уже слышал, была неблизкой. Я сидел, прижавшись к холодной обшивке, пытаясь унять дрожь. Лагерь у Сов видно был хорошо выстроен, так как наш «тигр» встретили за 5 км от него самого. Маленький блиндаж в метрах 7 от дороги был оснащён КПВТ и 6 солдатами. Один из них вышел и затребовал пропуск. Скорее всего он знал своего командира и большинство сослуживцев, однако того требовал устав. Серб достал из-под своего воротника жетон с изображением черепа и позывного. Поле этого нас пропустили. И вот спустя минут 20 мы приблизились к их базе. маленькая деревня в глубине леса. Привлекло внимание - установленная в земле ЗУшка. они были готовы к обороне своего лагеря. Но это не вся оборона - окопы сокрытые сетками, с десяток солдат с РПГ, дежурящие на перевес с автоматами. Внутри лагеря было всё чисто - отдельно в ямах мусор, все ходят в бронежилетах и с личным оружием. В общем, лагерь хоть и находился далеко от лбс, они были готовы к любым атакам. Повертев голову я узрел картину, от которой было мне двояко - легче от их дисциплины и жуть. Жуть, которая настигает кролика при виде голодного волка. Жуть человека перед лицом мерзости выходящая за черту человека трупы. На окраине лагеря, от которого было ощущение безопасности. На трупах были таблички. Первый был в мультикаме и был повешен за пояс. Он выглядел как самый старый из трупов. Его уже порядком подъели вороны и череп уже в некоторых местах оголился. На табличке красовалась надпись: "ИЗ-ЗА ЕГО ТРУСОСТИ ПОГИБЛО 3 ЧЕЛОВЕКА" Второй труп выглядел уже более свежим, однако начал гнить. Он выглядел полноватым мужичком ,был повешен за шею. На табличке: "АЛКАШ. ПРОЗЕВАЛ НАСТУПЛЕНИЕ ВРАГА" Ну довольно понятно, за это они реально могли казнить. Они же всё таки отбитые ребята, в чём я уже убедился. Третий труп был повешен от силы недели две. Он активно разлогался и выглядел довольно молодым. Буквально мальчишка лет 20. от таблички меня передернуло. "ДЕЗЕРТИР. УБЕЖАЛ С ВЧ ДОМОЙ" Они воистину звери... Сам лагерь состоял из 10-12 домиков. В центре деревни стоял невычокий домик, который отличался надписью на стене , написанной краской "СМЕРТЬ ИЛИ ПОБЕДА". За боевым настроем им лезть в карман не надо. Слева от дороги стояли несколько домиков. Они были перетянуты между собой сеткой камуфляжной. Как оказалось, там находилось их основное расположение. Как после выяснится, это их не единственный лагерь. Они разбросаны по всему их лесу, и как мне сказал Кравнич, их около 20 таких деревушек. Каждая со своими полевыми командирами, солдатами. медсанчастями и прочим. справа от главной дороги располагалось пара зданий, откуда выходили люди в белом. Это были медики. От туда же выходили и раненные в бою солдаты. В их глазах горело желание дальше биться за своё дело. — Ну, рассказывай, Шарапов, — Кравнич бросил на меня быстрый взгляд. — Из какой ты части? Хоть бы знать, куда тебя возвращать, если ты ещё нужен. Я тяжело выдохнул. — ВЧ 11806, командир. Только... меня там, скорее всего, в мертвые записали. Кравнич на секунду задумался, потом его губы растянулись в привычной усмешке. — Неплохое перерождение. Разъебал танк, несколько вражеских рыл... Позволил своим отойти. Не каждый так сможет, Шарапов. Не каждый. Такие, как ты, — редкость. Его слова, сказанные с каким-то странным уважением, немного заглушили мою ломку. Хоть кто-то оценил, что я там не сдох зря. — Раз так, — Кравнич прервал мои мысли. — Значит, передохнём здесь и едем к твоим. Раз ты там вроде как умер, то и возвращать тебя должны с почетом. Или по крайней мере, не как сбежавшего обоссанного пятисотника. Как оказалось каждое здание было соединено с дргим подземными ходами и там уже располагались ребята. Поэтому от лагрея не было толком теплового следа. Вся жизнедеятельность кипела под землёй. Там было неплохо сдеанные укрепления на случай удара ракетами. Чем то напомнило подземные города по типу как в Газе. Только чуть по-русски. В принципе устроцство лагеря намекало лишь на мелкую дислокацию маленькой группы, но никак на хорошо деланную базу. А машны? Они их загоняли в рвы и накрывали сетками. Так получалось что сверху его очень тяжело обнаружить. А ДРГ противника натыкались намного чаще на патрули и постовые места, нежели на само подразделение. Вот такое интересное место обитания одного из стремительных и жестоких подразделений в округе, если не на всей войне. Какая же может быть пощада врагу, если они своих вешают как собак за провинности? Побыли в том чуде военной инженерии не сильно долго. И, спустя ещё пару часов, мы подъехали к моему родному лагерю. С виду, обычная полевая ВЧ 11806, похожая на большую деревню из палаток и времянок. Ничего такого, как у "Сов", конечно, но тоже, блядь, не курорт. Кравнич сам повёл меня в казарму. Ноги еле передвигал, в голове кружилось, но я старался держаться молодцом. Сержанты на входе в казарму выпучили глаза, увидев меня с Кравничем, и быстро ретировались. Зашли внутрь, и там, среди пацанов, чистящих автоматы и играющих в карты, я увидел его. Витька Степанцов. Каштанововолосый, всегда улыбчивый. Его лицо сначала вытянулось, а потом на нём проступило такое выражение шока, что я чуть не рассмеялся. — Шара?! Ты, блять, живой?! — Он сорвался с места, будто ему под жопу дали огненного пня, и налетел на меня с объятиями. Обнял крепко, по-братски, аж рёбра затрещали. — Сука! Мы же тебя... мы думали ты умер... пиздец! Я еле выдавил из себя улыбку. Ломка, сука, всё ещё скручивала. — Привет, Витёк. Живой, как видишь. Хуже стало, правда. На шум уже обернулись все. Мой взвод. Отделение Петрова. Димка Петров, с его неряшливыми усами и козлиной бородкой, смотрел на меня, как на привидение. Симонов, с его вечно недовольной миной и новым шрамом на челюсти, просто молча уставился. Все, абсолютно все, считали меня мёртвым. Кравнич, словно наслаждаясь эффектом, громко и чётко начал рассказывать про плен, про ранения и, главное, про побег из плена под кайфом, убивая надзирателей. Он расписал это так, будто я там лично всех чертей в аду перебил. Когда он закончил, в казарме повисла тишина. Петров, первым очнувшись, перекрестился. — Ну, ни хуя себе, лейтенант. Воскрес, блядь. Мы тут за тебя уже помянуть собирались. Симонов, как всегда, был непреклонен. Просто скрестил руки на груди, его серые глаза сверлили меня. В его взгляде читалось что-то вроде: "И нахуй ты припёрся? Ещё больше головной боли". Но промолчал. Это уже прогресс. — Так, мужики, — Петров посмотрел на всех, потом на Кравнича. — К генералу, будем выбивать награды и выписывать «летёху» из мёртвых. Комаров, Степанцов, Симонов, и ты, Кравнич, с нами, на всякий случай. Блядь, вот этого мне сейчас меньше всего хотелось – к генералу. Но, видимо, надо. Кабинет генерала Быкадорова был вылизан до блеска, слишком уж вылизан для фронтового штаба. Сам генерал, лет под 60, с сытым лицом, сидел за столом, развалясь в кресле, потягивая чай из кружки. Типичная штабная крыса, как его Петров всегда называл. Сразу видно, ЛБС он только по картам видел. Кравнич, с хладнокровной, но в то же время едкой усмешкой, начал свой доклад. — Товарищ генерал, лейтенант Владимир Комаров, ценой себя прикрыл отход группы на высоте 107. Уничтожил танк, несколько пехотинцев. Попал в плен, откуда успешно сбежал, уничтожив двадцать надзирателей и спасая при этом несколько десятков бойцов, которые были там. Быкадоров кивнул, попивая чай. — Всё это, конечно, хорошо, товарищ... — он чуть запнулся, видимо, вспоминая, как к Кравничу обращаться. — Лейтенант Комаров, ваш статус военнослужащего будет восстановлен. Что касается награды... Думаю, за проявленное мужество и доблесть, вы достойны грамоты. Грамоты? Блядь, опять эта грамота! Я почувствовал, как ломка внутри меня вспыхнула с новой силой. Петров тут же возмутился. — Генерал! — Петров, в отличие от меня, не стеснялся. — Вы сейчас серьёзно?! Вы сами знаете что такие поступки поощряются как минимум медалью "За отвагу", а то и званием Героя России. Человек танк уничтожил, из плена с боем вышел, спас наши жопы и жизни других ребят! Быкадоров медленно поставил кружку на стол, его взгляд стал жестче. — Старший сержант Петров, не забывайтесь. Нынче медали, а особенно звание Героя России, выдаются посмертно. И будьте уверены, если бы лейтенант Комаров погиб, я бы незамедлительно ходатайствовал о присвоении ему Звезды Героя посмертно. Но он жив. Все замолкли. Это был такой откровенный, такой циничный пиздец, что даже Кравнич нахмурился. Я чувствовал, как меня колотит. Ноги дрожали, голова кружилась. Это всё наркота, сука, выжигала меня изнутри. И тут, к всеобщему удивлению, в разговор резко встрял Симонов. — Товарищ генерал, — его голос был холодным, как сталь. — Выходит, степень героизма у нас измеряется в смертности героя? То есть, чтобы быть настоящим героем, обязательно нужно сдохнуть? А если выжил, то это уже так, грамота? Что за логика? Вы сами-то в это верите? Быкадоров уже откровенно злился. — Симонов, это уже не предмет для дискуссии! Что вы себе позволяете! — Нет, ребята, я не гордый. Не загадывая вдаль, Так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль.... — внезапно громко произнёс я, отсылая к Тёркину. Слова вылетели сами собой. Я чувствовал, как меня выворачивает от всего этого лицемерия. — Я приму любую награду, товарищ генерал. И от звания Героя России отказываюсь. Мне оно не нужно. Лучше выберите что-то компромиссное. Быкадоров выглядел слегка ошарашенным моей репликой. Симонов и Петров уставились на меня. — Хорошо... — генерал прочистил горло. — Тогда, в качестве... компромисса. Повышение до старшего лейтенанта. Как вам такое? Я кивнул. Старлей. Это давало не славу, а что-то другое. Возможность влиять. После того, как мы вышли из кабинета, Симонов повернулся ко мне, его лицо было как всегда непроницаемым, но в глазах читался вопрос. — Ну и нахрена ты отказался от Героя? Ты бы всем доказал, кому хотел, что ты чего-то стоишь. Это же то, чего ты всегда добивался ценой всего. Я тяжело выдохнул, пытаясь унять дрожь. Ломка всё ещё била по мне, но что-то внутри изменилось. — Симонов, война показала мне, насколько мразотной и мелочной была моя мотивация. Мой отец не получил этой награды, но гордился своим значком, похожим на вымпеловский. Смекаешь? А эта побрякушка... она теперь мне не нужна. Славы здесь нет. Есть ответственность за своих людей. И чтоб не падать при ходьбе, надо брать ношу по себе. Пусть у меня не будет власти, денег и этой дутой славы. Пусть лучше при моём появлении все эти высшие чины, вроде Быкадорова будут думать, что не они тут главные. Симонов молчал секунду, глядя мне в глаза. А потом на его лице, впервые, кажется, за долгое время, появилась медленная, почти неуловимая улыбка. И эта улыбка, почему-то, значила для меня больше, чем все медали мира.