Слово о Войне и Мире

22:04 21 сентября 2029 года Здание правительства Ставропольского края Тихо шелестят страницы отчётов под моими пальцами в просторном кресле ставропольского правительственного здания. За окном сумерки сгущаются над горами, которым я отдала столько сил. Первый отчёт – моё детище, процветающее доказательство моей воли – десятки новых отелей, горнолыжных курортов и оздоровительных комплексов, разрастающихся в этих самых горах. Строительство идёт активно, и каждая цифра в документе отзывается во мне глубоким, почти личным удовлетворением. Это мой триумф, моя маленькая, но значимая победа. Второй отчёт, лежащий сверху, пахнет порохом и властью. Он описывает очередную «зачистку» этнической группировки, которая доставляла региону немало проблем. И хоть методы были жёсткими, даже жестокими, я не могу отрицать: внутри меня тоже разливается странное удовлетворение. Слишком уж пытались мне перечить эти диаспоры, чтобы я могла испытывать к ним сочувствие. Где-то среди бумаг лежит аккуратный буклет с моей предвыборной программой на пост губернатора. Александра Вишневская, беспартийный кандидат. Звучит почти абсурдно, если вспомнить, какой бунтаркой я была ещё пару месяцев назад. Ирония судьбы, что теперь я иду на выборы с поддержкой «Единой России», партии, которая когда-то была для меня врагом номер один, символом всего, от чего я бежала. Забавно вышло. Внезапно раздался звонок. На экране высветилось "Отец". Я вздохнула, собираясь с мыслями. Разговор с ним всегда был игрой. – Привет, пап, – произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и уверенно. – Шура, рад слышать твой прекрасный голос, – его бархатный тон был обманчиво мягок, но я знала, какая стальная хватка скрывается за ним. – У меня к тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Я усмехнулась про себя. – И что же это за предложение, которое моя скромная персона не в силах отвергнуть? – Сегодня вечером в Москве состоится государственный ужин. Седьмая годовщина референдума о воссоединении Донецкой, Луганской народных республик, Запорожья и Херсона с Россией. Приглашена вся верхушка. Тебе необходимо быть там. Это отличный шанс завести нужные связи, заручиться поддержкой на самом верху. А ты ведь собираешься на выборы, верно? Он знал, что это правда. И знал, как надавить. – Я понимаю. Когда вылет? – сдалась я. – Через два часа тебя будет ждать мой частный борт. До встречи, – в его голосе прозвучали нотки торжества. После долгого перелёта Москва встретила меня привычной суетой и холодным ветром, который пробирал даже сквозь бордовое пальто. Государственный ужин проходил в одном из роскошных залов Кремля, где каждый угол дышал историей и властью. Отец уже ждал меня, приветствуя с показной отеческой нежностью. Он был в своей стихии – улыбчивый, обходительный, но с глазами, которые постоянно сканировали зал в поисках нужных лиц. — Вот и ты, моё дитя, — он поцеловал меня в лоб, а затем сразу же перешёл к делу. — Идём, я представлю тебя. Он взял меня под локоть и повел сквозь толпу, шепча на ухо свои комментарии, словно проводник по лабиринтам высшей власти. — Видишь вон того мужчину? — указал он на группу людей, стоявшую чуть поодаль. Высокий, с проницательным взглядом, Владислав Сурков. Вокруг него теснились глава ФСБ, МВД, часть генералитета, и, что особенно бросилось в глаза, несколько крепких мужчин в одинаковых темных костюмах, с невыразительными лицами — "Безликие", личная армия фактического правителя. Помимо него я узнала Владимира Алексеева... Нынешний глава ФСО, к которому приклеилось прозвище "Палача Фрунзенской" за разгон мятежников и им сочувствующих 6 лет назад... — Это Владислав Сурков. Председатель Высшей Президентской Коллегии, а по сути, фактический правитель нашего царства-государства. «Десница Путина» и серый кардинал. Блестящий политтехнолог, харизматичный, но властолюбивый до безумия. Считает себя единственным истинным наследником Путина. Избегай разговоров о Минских соглашениях, это его больная тема. Он — глава фракции, которую мы неофициально называем "Башней Кремля". Они готовы действовать жёстко и бескомпромиссно. Властолюбивы, но и эффективны. Запомни их. Я внимательно смотрела на Суркова, отмечая его уверенные жесты, едва заметную усмешку, играющую на губах. Он производил впечатление хищника, который всегда знает, как получить желаемое. Дальше отец указал на другую группу. Там стоял Дмитрий Медведев, окруженный несколькими министрами, крупными олигархами и сонмом бюрократов. — А это Дмитрий Медведев, — продолжил отец. — Глава правительства, второй человек в государстве по конституции. Должен быть наследником, но фактически эта роль досталась, как многие из его фракции считают, выскочке из Администрации президента, что и является причиной их непрекращающейся грызни. Компетентный, умный, предсказуемый исполнитель. Ему не хватает дополнительной харизмы, чтобы по-настоящему затмить "Солнцеликого", однако для Суркова он равный соперник. Многие в аппарате считают его достойным преемником. По факту он компромиссная фигура среди госаппарата, данных граждан я именую фракцией "Белого дома". Бюрократы и государственники. Они тебе пригодятся, когда нужно будет проталкивать законодательные инициативы, но рассчитывать на их серьёзную поддержку в критический момент – наивно. Медведев казался чуть менее внушительным, чем Сурков, его речь, долетавшая до нас, была вежливой, но в ней чувствовалась жёсткость, словно попытка компенсировать отсутствие природного обаяния. Я кивнула, впитывая информацию. Мозг автоматически строил схемы влияния, потенциальные союзы и угрозы. В этот момент мимо нас проследовала небольшая, но очень заметная группа. Впереди шёл мужчина крепкого телосложения, с бритой головой и резкими чертами лица. Его сопровождали несколько мужчин в военной форме без опознавательных знаков, но я узнала в них командиров "Вагнера". С ними были и несколько генералов, в том числе, как мне показалось, Суровикин и Мизинцев. Отец едва заметно улыбнулся и шагнул навстречу. — Евгений Викторович, какая приятная встреча! — голос отца прозвучал демонстративно радостно, но я уловила в нём привычную деловую хватку. Он всегда умел преподнести появление нужного человека как личный успех. Крепкий мужчина обменялся с отцом рукопожатием, его взгляд скользнул по мне, оценивающий и острый, как лезвие. От него исходила странная смесь опасности и прагматизма. — Владимир Александрович, мои вам почтения, — произнёс Пригожин. Его тон был обветренным, не терпящим сантиментов, но сейчас сдерживаемым рамками приличия. — Позвольте представить вам моё дитя, Александру Владимировну, — отец положил руку мне на плечо, и я ощутила его давление. Это был не жест поддержки, а скорее указание. — Она у нас теперь «Железная Леди» Ставрополья. Весь край под себя подмяла. Я сохранила на лице вежливую, но твёрдую улыбку, встретив взгляд Пригожина. Моё прозвище, данное главой местного УФСБ, звучало из уст отца как похвальба, и я не могла решить, радоваться этому или внутренне скривиться. — И знаете, Евгений Викторович, эта дама умудрилась вызвать массовую истерику у азербайджанцев. Там такие страсти кипели, международный скандал, ФСБ даже случайно перестаралось. Но дело сделано, край очищен, — отец произнёс это с едва заметной гордостью, но я почувствовала, как моё лицо каменеет. Упоминание того инцидента в столь высоком обществе, даже если это и было правдой, заставило меня внутренне сжаться. Я была инициатором, да, и ни на секунду не жалела о последствиях для тех, кто пытался паразитировать на моей работе. Но слышать об этом так открыто… Пригожин, к моему удивлению, лишь хмыкнул, не выказывая ни тени осуждения. Напротив, его взгляд стал ещё более пристальным, в нём читалось что-то вроде одобрения. — «Железная Леди», значит… Звучит, — пробасил он. — Ну что ж, Александра Владимировна, если вы так лихо разруливаете темы с «диаспорами» и скандалами, без лишних соплей, значит, из вас выйдет отличный преемник для наших дедушек. Вот такими, как вы, и надо страну поднимать, не жевать сопли. Желаю удачи на выборах. Такие кадры нужны, очень нужны. Он кивнул мне, коротко и решительно, и затем, едва взглянув на отца, двинулся дальше со своей свитой. В его словах чувствовалась жесткость, граничащая с пренебрежением к принятым нормам, но признание его власти было неоспоримым. "Дедушками" — я поняла, что он имел в виду тех, кто давно окопался в системе, но теперь, по его мнению, не справлялся с вызовами. Он видел во мне потенциал нового, более жёсткого игрока. Отец, удовлетворённый знакомством, повёл меня к нашему столику. Я шла механически, переваривая этот короткий диалог. Пригожин, с его криминальным шармом и откровенной прагматичностью, был воплощением той силы, что рвалась к власти за кулисами Кремля. И его одобрение, даже если оно было мимолётным, заставило меня задуматься. Он не осудил жестокость, а скорее поприветствовал её как необходимое качество. Мы заняли свои места. Зал гудел голосами, звоном хрусталя и незримым напряжением. Я огляделась. Две фракции — "Башня Кремля" и "Белый Дом" — сидели за разными столами, словно негласная граница разделяла их. Война на Украине, третья мировая, подковёрная борьба здесь, в сердце страны. И я, беспартийный кандидат с поддержкой "Единой России", сидела здесь, среди них, готовясь к своей собственной битве. Меня называют "Железной Леди", и, возможно, именно это качество сейчас и было нужно. Чувство справедливости во мне было обострено, но я также знала, что для достижения целей иногда приходится пересекать грани. Лёшка… его образ мелькнул в голове, и я снова почувствовала, как привычная стена опускается, подавляя любые эмоции. Не время для слабости. Не успела я допить первый бокал вина, как по залу пробежал лёгкий шепоток. В дверях появился Владимир Путин. Он, как обычно, был предельно собран, несмотря на то, что годы и, как говорили, расслабленный образ жизни, заметно изменили его внешность. Несколько помощников, словно тени, двигались за ним. Неожиданно для всех, Путин жестом указал своим помощникам на столы. Раздались указания, и по залу пронеслась волна недоумения, переходящая в плохо скрытое раздражение. Помощники начали активно пересаживать гостей, явно следуя какой-то спущенной сверху схеме. Это был его ход – попытка скрыть назревающий раскол, свалив кремлёвцев и белодомовцев за один стол, изобразить видимость единства. Я почувствовала, как меня слегка подтолкнули, предлагая переместиться. Оказалось, я теперь сидела рядом с какой-то важной дамой из фракции Медведева, которая явно смотрела на меня с подозрением, словно на непрошенного гостя из чужого лагеря. Напротив меня оказался один из генералов, ранее стоявших со Сурковым – его лицо было каменным, а глаза блуждали по залу, словно он искал выход. Напряжение было почти осязаемым. Каждый понимал, что эта вынужденная близость лишь подчеркивает глубину конфликта, а не сглаживает его. Воздух звенел от невысказанных претензий и недоверия. Наконец, все рассаживались, заняв "правильные" места, и Путин поднялся на трибуну. Его голос, по-прежнему уверенный и размеренный, заполнил зал. Речь началась с поздравлений по случаю годовщины референдума, быстро перетекая в пространные рассуждения о величии России, её истории и, конечно же, о единстве. Единстве партии, единстве народа, единстве перед лицом внешних угроз. Я слушала вполуха, внутренне усмехаясь. Единство? Здесь, в этом зале, где каждый взгляд, каждое движение выдавало скрытую вражду и борьбу за влияние, говорить о единстве было чистой воды фарсом. Слова текли, но не находили отклика. За окном шла мировая война, на фронте гибли люди, а здесь, в стенах Кремля, игрались спектакли. Усталость от перелёта, стресса последних дней и бесплодных разговоров навалилась с удвоенной силой. Голос Путина, мерно бубнящий о высоких материях, превратился в фоновый шум. Глаза сами собой начали слипаться. Я поймала себя на том, что перестала вникать в смысл, воспринимая слова лишь как вибрации. Поняла, что в такой обстановке мой мозг просто отказывается воспринимать что-либо серьезно. Я медленно прикрыла глаза, позволяя словам унестись куда-то вдаль, за пределы моего сознания. Заснула. Просто заснула, отбросив прочь эту ненужную болтовню о единстве, которого не было. Мои сны были наполнены Ставропольем, цифрами, графиками и образами, которые не имели ничего общего с этой приторной показухой. Я медленно открыла глаза, моргнув несколько раз, чтобы прогнать остатки сна. Вокруг меня уже не звучал голос президента – речь закончилась. Зал гудел от предвкушения начала ужина, и я, к счастью, не была замечена в своём коротком забытьи. Пришло время для более интересной части вечера. Я почувствовала лёгкий стыд, но тут же отмахнулась от него: какая разница, слушать эти пустые слова или нет? Суть не менялась. Рассадка, предложенная Путиным, действительно выглядела как попытка скрыть раскол, но на деле лишь подчёркивала его. За каждым столом, где сидели вперемешку «кремлёвцы» и «белодомовцы», ощущалось неловкое напряжение. Улыбки были натянутыми, разговоры велись в основном о погоде или о незначительных, нейтральных темах. Никто не горел желанием искренне общаться с оппонентом, с которым завтра, возможно, придётся вступить в очередную аппаратную схватку. Я видела это в мельчайших деталях: как люди избегали прямого взгляда, как их жесты становились чуть более скованными, когда к ним подсаживался представитель «чужого» лагеря. Конфликты были не просто видны – они витали в воздухе, словно электрические разряды. Я, однако, не собиралась терять время. Отец не зря привёз меня сюда, и я умела пользоваться ситуацией. С показной легкостью я переходила от одной группы к другой, представляясь, улыбаясь, иногда делая уместные комментарии о ситуации в регионах или о перспективах экономики. Мой статус беспартийного кандидата с поддержкой «Единой России» оказался странным, но полезным мостом. Я не была полностью «своей» ни для кого, но и не была однозначно «чужой». Это позволяло мне сохранять некоторую нейтральность, которая в условиях этой подковёрной борьбы была на вес золота. Мне удалось завязать несколько полезных знакомств. С парой министров из фракции Медведева, заинтересовавшихся моими проектами на Ставрополье, и с несколькими молодыми, но уже влиятельными сотрудниками из АП, ориентированными на Суркова. Они видели во мне потенциал нового, эффективного лица, способного работать «без лишних соплей», как выразился Пригожин. Особенно мне запомнился Дмитрий Беликов, полковник ФСБ, заместитель начальника УФСБ по Санкт-Петербургу. Он был невысоким, коренастым мужчиной лет тридцати пяти, с проницательными, внимательными глазами. Мы столкнулись у фуршетного стола. — Александра Вишневская, правильно? Наслышан о вашей работе в Ставрополье, — его голос был тихим, но уверенным. — Диаспоры, скандалы, быстрые решения. Впечатляет. Я кивнула, оценивая его взгляд. В нём не было ни осуждения, ни лести, лишь холодная, профессиональная оценка. — Приятно слышать. Работа есть работа, — ответила я. — Именно. И вы её делаете хорошо, — он слегка улыбнулся. — Меня зовут Дмитрий Беликов. Надеюсь, наши пути ещё пересекутся. Наша служба всегда ценит… целеустремлённых людей. Особенно когда эти люди не боятся принимать сложные решения. Я почувствовала, что за этой фразой кроется гораздо больше, чем просто вежливая похвала. Он видел меня насквозь, понимал суть моих действий. И, кажется, одобрял. Это знакомство могло оказаться очень ценным. Чуть позже, общаясь в более непринуждённой обстановке, я встретила заместителя министра финансов. Его звали Борис Викторович Воршевский, и он оказался на удивление открытым для беседы, несмотря на свой высокий пост. Я знала, что Ставрополью нужны дополнительные финансовые вливания, особенно для развития моей туристической инфраструктуры. — Борис Викторович, я хотела бы обсудить с вами одну идею, — начала я, когда мы отошли чуть в сторону. — Мои проекты на Ставрополье уже приносят ощутимые плоды, вы, наверное, видели отчёты. Но для ускорения темпов и привлечения ещё большего количества инвесторов, нам крайне необходимы дополнительные государственные дотации. Рассмотрите возможность… скажем, целевой программы развития. Это не только поднимет регион, но и создаст прецедент для успешного взаимодействия бизнеса и государства в условиях нынешней… непростой ситуации. Я видела, как он внимательно слушает, слегка кивая. Мои слова были подкреплены не только убедительностью, но и реальными результатами, которые были известны в федеральных кругах. — Александра Владимировна, вы знаете, что бюджет сейчас очень напряжён, — ответил он, но без отторжения. — Но вашу инициативность и эффективность я ценю. Хорошо, я изучу этот вопрос более детально, как только вернусь к рабочим бумагам. Пришлите мне на днях расширенную аналитику по вашим запросам. Посмотрим, что можно сделать. Вполне возможно, я найду способ пробить эту идею. Это уже было что-то. Возможность, а это в мире большой политики значило многое. Он явно был из "белодомовцев", но прагматизм оказался выше фракционной принадлежности, по крайней мере, в его случае. Когда ужин подошёл к концу, и гости понемногу начали расходиться, последовал очередной пункт программы: возложение цветов к Могиле Неизвестного Солдата. Церемония была традиционной, но и здесь не обошлось без подковёрной борьбы. Путин первым медленно подошёл к Вечному огню, неся в руках букет с чётным количеством алых роз. За ним, словно два теневых соперника, двигались Медведев и Сурков. В воздухе повисло негласное, но острое напряжение. Кто будет вторым? Кто встанет рядом с Президентом? Этот символический жест имел огромное значение в их постоянном противостоянии. Секунды тянулись, каждый из них ждал, рассчитывая свои шаги. В итоге, Путин, словно предвидя их молчаливый поединок, сделал жест, который должен был, по его задумке, вновь продемонстрировать «единство». Он остановился прямо перед могилой, а затем чуть отступил, позволяя обоим – и Медведеву, и Суркову – одновременно подойти к пьедесталу. И вот они встали, один по правую руку от Путина, другой – по левую. Дмитрий Медведев, с его всегда чуть напряжённым лицом, и Владислав Сурков, с лёгкой, почти незаметной, но хищной улыбкой. Оба опустили свои букеты, их движения были синхронными, но в этой синхронности чувствовался не союз, а скорее вынужденный паритет. Я смотрела на эту картину, прекрасно понимая, какой посыл она несёт. Это была не фотография единства, а яркий символ глубокого раскола. Две могущественные фигуры, вынужденные стоять рядом, но разделённые незримой стеной, по обе стороны от номинального лидера. Эта фотография завтра облетит все СМИ, и каждый, кто понимает, прочтёт в ней истину: в России идёт война не только внешняя, но и внутренняя, и эта борьба за власть только набирает обороты. И я оказалась в самом её эпицентре. Молчаливая драма у Могилы Неизвестного Солдата ещё витала в воздухе, ощутимая, даже когда участники начали расходиться. Каждая улыбка, каждое рукопожатие между чиновниками казалось тщательно выверенным, маскируя глубокие трещины под налётом национального единства. Негласная битва за влияние была осязаема, постоянный гул под поверхностью протокола. Я чувствовала, как на меня опускается знакомая усталость – этот мир, мир моего отца, был миром бесконечного спектакля и расчёта. Я опустила глаза, затем снова подняла их, провожая взглядом расходящихся лидеров. Путин с его привычной невозмутимостью удалялся первым, за ним – словно фигуры на шахматной доске, Медведев и Сурков, каждый из которых, я была уверена, уже переваривал этот момент, анализируя его потенциальные последствия. Фотография завтрашнего дня, которую я себе так ярко представила, должна была стать иллюстрацией глубокого раскола. И я, стоя среди десятков других чиновников, оказалась в самом его эпицентре, хотя и на периферии этого конкретного кадра. Когда последние вспышки камер стихли, и официальные лица начали покидать площадь, я ощутила, что время для моего собственного отъезда пришло. У меня были другие сражения, куда более реальные и близкие. Мои мысли витали вокруг Ставрополья, грядущих выборов и всего того, что ещё предстояло сделать. Я увидела его – своего отца. Он стоял чуть поодаль, внушительная фигура, даже просто наблюдая. Наши глаза встретились через редеющую толпу. Он слегка, почти незаметно, кивнул – это был зов, который я не могла игнорировать. Я пошла к нему, моя походка была ровной, выражение лица тщательно нейтральным. — Шура, — произнёс он, голос его был спокойным, вежливым. — Церемония прошла, как и ожидалось. Достойно. — Да, отец, — ответила я, встречая его взгляд прямо. — Всегда важно соблюдать протокол, особенно в такие времена. — Вижу, ты спешишь. Твои дела в Ставрополье? — уточнил он, скорее констатируя, чем спрашивая. — Именно. До выборов осталось совсем немного. Нужно успеть решить последние вопросы. Он усмехнулся, сухой, знающий смешок. — Ну что ж. Удачи тебе. Мои люди, разумеется, будут следить. Но исключительно из интереса к… политической ситуации. — Я уверена, что так, — ответила я, холодная улыбка тронула мои губы. — до встречи, отец. — до скорого, Шура. Он повернулся, его фигура удалялась в редеющей толпе, оставляя после себя тот едва заметный холод, который всегда сопровождал его присутствие. Я смотрела ему вслед, затем глубоко вздохнула. Представление было окончено, на время. Я прошла к своей машине, где меня уже ждал водитель. По пути бросила последний взгляд на Кремль, на эту крепость, где решались судьбы страны, и на площадь, где только что разыгралась невидимая, но ожесточённая борьба. — В аэропорт, — коротко бросила я, садясь в машину. Дорога в аэропорт пролетела незаметно. Мои мысли уже были далеко от Москвы, от её интриг и символических жестов. Ставрополье ждало меня. Моя собственная битва, такая же жёсткая, но более прямолинейная, была впереди. Кандидат в губернаторы Милана Новикова, или Александра Вишневская, должна была вернуться домой. Я закрыла глаза, готовясь к новому раунду. Последующие дни были чередой нервного ожидания и лихорадочной активности. Каждый отчёт, каждый опрос, каждый шёпот из моего предвыборного штаба тщательно изучался. Борьба была ожесточённой, оппозиция хорошо финансировалась, а политический ландшафт, расколотый внутренними кремлёвскими баталиями, делал каждый шаг рискованным. Будучи «беспартийным» кандидатом, даже при негласной поддержке «Единой России», я должна была идти по тонкому льду, балансируя независимость с необходимостью опираться на какую-то силовую базу. Каждое моё публичное выступление, каждое слово было призвано проецировать силу, компетентность и непоколебимую приверженность региону. Образ «Железной Леди» стал моим щитом и главным именем. Затем наступило 27 сентября. День выборов. Долгие часы ожидания, бесконечные потоки предварительных данных, тревожные лица моей команды – всё это было испытанием на выносливость. Я старалась сохранять самообладание, просматривая отчёты, обсуждая стратегию, но под всем этим напряжение было подобно сжатой пружине. К ночи цифры стали сходиться. Было невероятно близко. Слишком близко для комфорта. Мои оппоненты, устоявшиеся фигуры, боролись сильнее, чем ожидалось. СМИ, жаждущие сенсации, поддерживали интригу, отказываясь окончательно называть победителя. Наконец, рано утром следующего дня раздался звонок. Мой руководитель кампании, его голос был хриплым от усталости и ликования, сообщил новости. — Александра Владимировна… мы это сделали! Официальные данные только что поступили. 54%... Вы… вы победили! С небольшим отрывом, но это победа! Поздравляю вас, губернатор Вишневская! Волна облегчения, мощная и почти всепоглощающая, нахлынула на меня. Я закрыла глаза на мгновение, позволяя словам проникнуть в сознание. Губернатор Вишневская. Это звучало правильно. Это ощущалось правильно. «Железная Леди» сделала свой первый большой шаг. Битва за Ставрополье была выиграна, но война, я знала, только начиналась. И я была к ней готова.