Слишком громкий мир

Октябрь 1900 года. Уведомление о необходимости явиться в полицейский участок пришло с опозданием. После долгого лета с его белыми ночами, после сентября, неохотно расстававшегося с теплом, наступил октябрь — месяц пронизывающих ветров и бесконечных дождей. В тот день ветер рвал плащи и швырял под ноги мокрые листья, когда братья вышли из кареты перед зданием сыскного отделения. Александр невольно прижался к брату плечом — и от пронизывающей сырости, и от гнетущего предчувствие. В ответ брат крепче сжал его запястье, ведя сквозь шумную толпу у здания сыскного отделения. — Надеюсь, долго мы здесь не задержимся, — пробормотал Александр едва слышно. Дмитрий лишь хмыкнул, всем существом разделяя это желание. Их шаги эхом отдавались в мраморном холле с гладкими круглыми колоннами на входе. Воздух был пропитан запахами лакированного дерева, чернил и табака. Александр замедлил шаг, скользя тростью по едва заметным стыкам каменных плит и принюхиваясь. Он попытался сложить в голове картину из обрывков старых детских воспоминаний. Родители редко посещали казенные учреждения лично, однако хватило и пары раз, чтобы отстраненный формализм и безликая строгость запомнились на всю жизнь. — Графы Веренские? — раздался сбоку голос, в котором явственно звучали нотки пренебрежения. Дмитрий оторвался от созерцания интерьера обители правосудия. За высокой стойкой сидел чиновник с лицом невыспавшейся совы и перебирал бумаги. — Да. Нас вызывали для дачи показаний, ну вот, мы здесь. — ответил он равнодушно. — Ага, — чиновник лениво ткнул пальцем куда-то вверх. — Третий этаж, кабинет тридцать семь. Полковник Горелов вас ждёт. Лестница казалась бесконечной. Александр, раздражённый пренебрежительным тоном, сжимал перила так, что суставы его пальцев побелели. Он не просто не любил подобные визиты — они вызывали в нём глухое раздражение, которое он привычно скрывал за маской невозмутимости, мысленно считая ступени и пытаясь угадать настроение Дмитрия по звуку его шагов. Кабинет под номером тридцать семь оказался маленьким и насквозь прокуренным. За столом, заваленным стопками личных дел, сидел полковник Горелов — хмурый в годах мужчина с седыми усами и холодными глазами. Он не только не проявил почтения, но даже не удосужился поднять взгляд на вошедших. — Садитесь, — буркнул он, указывая на стулья. Голос у него был сухой и безжизненный, под стать общей обстановке. Дмитрий колебался, косясь на Александра и чувствуя, как по спине бегут мурашки. Несмотря на внешнюю уверенность, он так и не смог до конца преодолеть робость перед официальными лицами. Александр же остался стоять, опираясь на трость обеими руками. — Благодарю, не стоит, — мягко, но настойчиво ответил он. — Мы не задержимся надолго, надеюсь. Время ценно, знаете ли… Горелов хмыкнул и взял со стопки дел тонкую подшивку бумаг дела Соколова, ещё чистую и не затасканную. Он развернул и показал Дмитрию листовку. "Свобода или смерть!" — кричали жирные чёрные буквы. — Знакомо? — полковник швырнул бумагу на стол. — Наш управляющий сообщал... — начал Дмитрий, даже не уточняя, что видел листовку первый раз. — Ваш управляющий — болван! — внезапно рявкнул Горелов, ударив кулаком по столу. — У вас под носом распространяли крамолу, а вы что? В деревню укатили отдыхать! Александр едва заметно вздрогнул от внезапного грохота, но тут же взял себя в руки, медленно вдохнув и выдохнув. Грубость полицейских чинов порой превосходила манеры уличной шпаны. — Мы не могли знать, господин полковник, — вмешался он, едва заметным жестом остановив Дмитрия, уже готового ответить чем-нибудь резким на такую грубость. — Мы не обладаем даром видеть то, что тщательно скрывают. Его голос звучал ровно, отчего язвительность в словах ощущалась ещё отчётливее. — Не могли? — Горелов поднялся и медленно обошёл стол. Его сапоги гулко стучали по полу. — А если бы он там бомбы складывал? Тоже "не видели" бы? — Полковник, — Дмитрий подавил вспыхнувшее желание врезать по казенной морде. — Мы сдаём квартиры тем, кто исправно платит. Какая нам выгода от революционеров? Никакой! Горелов мрачно остановился прямо перед ним. Дмитрий внутренне поежился и захотел отступить на пару шагов назад, к стене, однако остался на месте. — Вы действительно настолько доверяете своему управляющему, что даже не интересуетесь, кто живёт в вашем доме? — спросил полковник так, будто само понятие доверия было ему чуждо. — Ваш покойный отец, о котором я наслышан, не одобрил бы такой беспечности. — Не думаю, что вам доводилось общаться с ним в подобном тоне, господин Горелов", — холодно заметил Александр, уловив, что последние слова были сказаны уже "для протокола". — Но мы вас поняли. Учтём. И надеюсь, вы согласитесь, что у нас действительно не было мотивов. Горелов задержал взгляд на Александре, вернулся за стол и, закрыв подшивку, кинул её на общую стопку. — В следующий раз, если в вашем доме найдут что-то подобное, ваше благородное происхождение вас не спасёт. Статья сто девяносто, знаете ли. Очень актуальная ныне статья. — произнёс он, но в голосе его уже прозвучала усталость, а не угроза. — Поняли, — кивнул Александр. — Больше такого не повторится. *** На улице Дмитрий остановился, доставая из кармана плаща папиросы, в последнее время все чаще заменявшие ему трубку. Его руки дрожали так, что он трижды промахнулся, пытаясь зажечь спичку, а затем едва уберег крошечный огонёк от мороси и ветра. — Чёрт... — прошипел он, наконец затянувшись и тут же закашлявшись. — Почему я чувствую себя виноватым, хотя ничего не сделал? Дмитрий не ждал ответа на риторический вопрос, он выдохнул дым и остановил взгляд на волосах брата. Лёгкие капли дождя оседали на тёмных прядях как роса, постепенно сливаясь друг с другом и исчезая. — Наш ковчег дал течь, — пожал плечами Александр, тыльной стороной руки вытирая лицо от дождя. — Починим. Он прислушался к городскому шуму - крикам извозчиков, ржанию лошадей, обрывкам чужих разговоров. Совсем близко проходили женщины, одна из них жаловалась подруге: "...а Мишка-то мой вовсе и не думал, как же так?" Александр вздохнул, уловив отчаяние в её фразе. Каждый жил свою жизнь со своими личными драмами. — Дай и мне. — он протянул руку к брату, жадно вдыхая воздух, пропитанный сырым дымом. — Ты же редко куришь. — засомневался Дмитрий, но все же достал пачку и вложил в его пальцы, обтянутые тонкой кожей перчатки, импортную папиросу. — Редко, — согласился Александр. — Но сейчас хочу. Он почувствовал носом едва уловимое тепло огонька от спички, поднесенной Дмитрием, и аккуратно затянулся. Горьковатый табачный вкус с лёгким оттенком вишни осел во рту, наполнил лёгкие. Совсем иной аромат, не тот, что от дешёвых самокруток, раскуриваемых рабочими у проходных и пришлыми с окрестных деревень крестьянами. Даже дым, пропитавший все в кабинете Горелова, все ещё был слишком грубым и чуждым. — Пойдем, немного пройдемся, — предложил Дмитрий, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Иначе я сейчас вернусь и врежу этому Горелову. Давно меня никто так не злил. Александр уже сделал шаг и тут же вздрогнул от резкого окрика “Газета! Студенты против старых порядков! Кто же хочет радикальных реформ?”. К ним подскочил мальчишка-разносчик, и Дмитрий зазвенел монетами, расплачиваясь и шурша тонкой бумагой. — Уж точно не я, — пробормотал Александр и нервно сжал руки в замок на рукояти трости. Громкий внезапный звук пробудил боль в правом виске, ранее слабую и не вызывавшую неудобств. — Идём, — Дмитрий взял его под руку, утягивая в сторону менее оживленного, чем улица перед полицейским отделом, переулка. — Завернем куда-нибудь, перекусим, отдохнём. — Знаешь, лучше давай в аптеку и домой, голова разболелась, да и дождь усиливается, а мы без зонтов. — Александр не скрывал усталости и даже некоторой капризности в голосе, — вот то немецкое, “антиневралгин” вроде. Дмитрий тоскливо оглядел улицу. Мимо пронеслась карета скорой помощи, свернула на Невский, скрывшись за углом. Кто-то орал пьяным голосом, неразборчиво матеря всех и вся. Злость и адреналин сменились раздражением, и Дмитрий не понимал, чем именно оно вызвано: унылой ли до невозможности погодой, или суетой вокруг, или же незнакомой ноткой в словах брата. Свалив всю ответственность за состояние на усталость, он мягко сжал предплечье Александра и вздохнул: — Ты прав, скверное время для прогулки. Сейчас в карету, и по пути заедем в аптеку Шульца. Надо бы что-то от нервов посмотреть…