По лезвию чужой судьбы

Капитан стоял у разрушенного пролома в стене. Доспехи на нём сбиты, запачканы. Шлем он давно снял, висит за поясом, лицо в грязи и крови, на щеке свежая царапина. Пальцы легко сжимали клинок, взгляд держался остро. За спиной стояли его люди. Плотной группой. Мечи наготове. Три десятка. Все владеют аурой. Те, кто остались. Те, кто мог держать строй, не побежит, не бросит товарища. Он ждал. Когда Гислен пошла в атаку, сигнал был понятен без слов. Они пошли за ней, не в лоб, а с тыла. Пока она ломала середину, они перехватывали края. Пока резня забирала сердца, они перерезали руки. Побег был невозможен. Тех, кто бросил оружие, резали сразу. Без крика. Без вопросов. Живыми забирали только тех, кто мог знать хоть что-то ценное. И то — редко. Замок почти вымер. Немногочисленные спасённые принимали помощь. Потрясённые, молчаливые, одетые в обрывки, с пустыми глазами. Их отводили в сторону, садили у стены, выдавали воду, закрывали от ветра. Рыцари проверяли каждый зал, каждый пролом, каждый склеп. Оружейные комнаты были пусты. Замки сбиты, сундуки раскрыты, петли вырваны с корнем. Всё, что имело хоть какую-то ценность, исчезло. Арбалеты, мечи, кольчуги, щиты. Латы с трещинами, шлемы с выбоинами — всё, что ещё можно было залатать, гвардейцы собирали в отдельную кучу. Остальное сносили в костёр. Арсеналы вычищены подчистую. Капитан стоял в проломе, смотрел без удивления. Так было всегда. Где должны были быть артефакты, особое оружие, запасы редкой брони — только пустота. Разбойники вынесли всё заранее. Оставили только хлам, который нельзя было унести на себе. Всё, что можно было спасти — спасали. Всё, что осталось — не стоило спасения. Зеленый проблеск привлек его внимание. Земля вспорота вглубь. Камень будто когтем сдирали. По краям — обгоревшие полосы, в трещинах теплился слабый зелёный свет. Живой. Как будто дышал. Капитан медленно провёл пальцами над линиями — тепло било вверх. Лёгкое, липкое. Он не знал, что это. — Капитан. Голос прервал размышления. Он поднял голову. К нему вели пленника. Гвардеец тащил его за волосы. Тот ещё дёргался, спотыкался, пытался удержаться на ногах. Лицо разбито, глаз заплыл, рот в крови. На плече — старая татуировка, выцветшая: три перекрещенных меча. Знак одного из главарей разбойников. Гвардеец пнул пленника под колени. Тот упал на грязь. Капитан молча смотрел на пленника. Тот шевелил губами, пробовал плевать кровью, но не доставал. Рот уже опух, зубы выбиты. Но взгляд был живой. Угрюмый. С вызовом. — Где Серек? — спросил он. Без нажима. Пленник усмехнулся. — Поищи в заднице у своего любовника. — Голос сиплый, но весёлый. Капитан не изменился в лице. Только чуть сильнее сжал меч в пальцах. — Кто прорвал замок? — снова ровно. Пленник хохотнул, закашлялся, сплюнул на камень. — Твоя жирная шлюха-мамаша. Мы ее скинули на стены. — Слёзы катились из заплывших глаз, не от боли, от кашля. Капитан выдохнул носом. Не злость. Обычное равнодушие. Дал знак гвардейцу. Тот ударил сапогом в бок. Глухо. Пленник согнулся, хрипя, но снова поднял голову. Капитан не торопился. — Эти всполохи. Зелёный свет. Что это? — спросил он. Всё тем же голосом, будто уточнял, сколько осталось воды в бочке. Пленник мотнул головой, вытирая кровь о грязь. Потом засмеялся. — Сама смерть тебе под хвост заглянула, псина. Нравится? Красиво ведь. — Рот растянулся в уродливой улыбке. Капитан выпрямился. Лёгкое движение. На глазах — только холод. Смотрел на пленника сверху вниз. Спокойно. Как на дохлую собаку у дороги. — Посмотри на себя, — сказал он тихо. — Жалкое дерьмо, которое даже умереть как мужчина не может. Плеваться кровью и блеять про «мамашу», — вот и вся твоя доблесть. Только грязь и вонь. Ничтожество. Тишина повисла над двором. На лице появилась лёгкая улыбка. — Отлично... А тепе... — Он хотел продолжить, но пленник захохотал. Громко, хрипло, с кровью в горле. Смех был рваным, словно лопались старые швы. — Ты... да как ты... — начал он, голос сорвался, но тут же прервался. Что-то изменилось в воздухе. Взгляд капитана метнулся дальше, к широким выбитым дверям зала. Там выходила фигура. Шаг тяжёлый. Загорелая кожа, на которой местами проступал мех, порванный местами, с запёкшейся кровью. Движения хищные, нервные, дёрганные, но полные контроля. Аура была такой плотной, что сама реальность вокруг неё дрожала, искривлялась, делая её ещё более пугающей. Это была аура убийцы. Не воина. Не палача. Настоящего убийцы, который жил войной. Она не искала справедливости, не мстила за павших, не считала убитых. Для неё не было разницы между первым и сотым. Только бой, только запах крови, только вес стали в руках. Её уши — кошачьи — подрагивали на ветру. В одной руке она держала две головы. Волосы слиплись, кровь капала на камень, оставляя тёмные пятна. Гислен. Капитан метнулся к ней сразу, как на зов. Ладонь к сердцу. Низкий поклон. Короткий, отработанный, без лишнего движения. — Лорд-защитник, — сказал он твёрдо. — Замок зачищен. Пленных почти нет. Ведём зачистку восточного крыла. Потерь — шесть человек, пятеро тяжелораненых. Запрашиваем дальнейшие приказы. Гислен остановилась перед ним. Смотрела. Молча. Как зверь, который ещё решает — рвать дальше или идти вперёд. Вдох. Выдох. Тяжело, почти с рычанием. Аура, что давила на всех, ушла сразу. Плотность воздуха ушла, сжимающий горло страх отступил. Стало легче дышать. Плечи гвардейцев сами собой расслабились, хоть никто и не двинулся. Капитан поднял взгляд. Его глаза скользнули к тому, что она держала в руке. Две головы. Волосы спутаны, лица разорваны, но черты ещё угадывались. Он знал их. — Их лидеры, — сказал он тихо, чтобы не разрушить хрупкую тишину. — Один, что колдовал пауками. Второй... тот идиот, который всё время ржал. Гислен не ответила. Просто сжимала волосы мертвецов в кулаке, как тряпки. Кровь стекала по пальцам на пол. Она стояла так, будто думала — выбросить их сейчас или ещё подержать. — А что касается семьи графа... — Мертвы. — сказала она. Она пошла дальше. Прошла мимо капитана, мимо его людей. Шла к задержанному. К тому, кто ещё оставался живым. Кто всё ещё хрипел на коленях в грязи. Шаги её были тяжёлыми. Каждый шаг был как удар. Тот заметно занервничал, когда увидел её. Дрожь пошла по рукам, по затылку, по ногам. Он знал, что такое ярость зверолюдей. Слышал. Сегодня видел издалека, как резали людей в трёх прыжках, без остановки, без мысли. Видел, как один из её ударов разрубал человека пополам. И страх взял его за горло. Он попытался вскочить. Дёрнулся, споткнулся, попытался убежать, уползти хоть куда-то. Но страх зацепил его за ноги сильнее, чем грязь. И всё же это было не самое страшное. Страх перед ней был, но был ещё другой — более живой, давящий, шепчущий в ухо. Что-то в ней было не так. Прямо сейчас. Что-то ломалось под кожей. Он завопил: — Я-Я не знал! Не думал, что Борей ебанулись настолько, чтобы держать у себя... Удар. Кулак влетел ему в грудь. Без замаха. Без замедления. Просто швырнуло телом назад. Пара метров по грязи. Пыль. Камень. Тело корчится. Пытается дышать. Пальцы цепляются за воздух. Бесполезно. Гислен не спеша подошла. Наступила на его лицо. Мягко. Спокойно. С весом. Камень под головой треснул. Череп продавился внутрь. Глухой хруст ушёл в землю. Тело ещё трепыхалось в грязи, когда она прижала его лицом в землю. — Говорить будешь, когда я разрешу, — сказала она. Голос срывался на рык, тяжёлый, глухой, как удар лапой по клетке. Его взгляд судорожно метнулся вверх. Он видел её лицо. Видел, как кожа на щеках чуть дрожит, как под ней рвётся наружу мех, прорывается через шрамы, через поры. Она останавливала это силой. Только её воля удерживала зверя внутри. На секунду казалось, что стоит ей отпустить — и всё вокруг зальёт кровь. Она подняла ногу. Шагнула в сторону, не торопясь, оставив его лежать в выбитой яме. Опустилась рядом на корточки. В руке — две головы. — Узнаёшь своих друзей? — спросила Гислен. Её лицо было спокойным. Только в уголках губ дрожал оскал. Тот попытался хрипло усмехнуться. Что-то выдавить, обернуть в шутку. Она молча взяла его руку. Хруст. Оторвала один палец. Лёгким, точным движением. Крик взорвался в воздухе. Тело выгнулось дугой, задергалось в грязи. — С чего начали? Почему здесь? Пленник захрипел. Захлюпал соплями. Пытался дышать. — Граф Фос… работал с нами… — выдохнул он сквозь кашель. — Рабов гнал. Из дикого края… В Ассуру… обратно… Она кивнула. Понимала. — Как прорвались? Он закашлялся, мотнул головой. — Не знаю... Хруст. Второй палец. Крик сорвался в горло. Он корчился в грязи, выбивая пятками воду из ям. — Не знаю! Не знаю! — визжал. Хруст. Третий палец. — А-А-А! Он задыхался, сглатывал воздух, губы дрожали. — Бомбы… какие-то бомбы… — выдохнул наконец. — Серек говорил… Бомбы! Я не знаю что это! Он пошёл договариваться с графом… потом стены взорвали… всё рухнуло! Перевела взгляд в сторону. На трещины в земле. На всполохи зелёного света, что ещё теплились в разломах камня. На пробитые стены, обожжённые, вздутые, словно изнутри прошла волна огня. — Это? — спросила она. Голос был глухой, с хрипотой. Без удивления. Пленник судорожно кивнул. Один раз. Дернулся, будто в этот момент хотел исчезнуть в грязи. — Где он? Пленник дрожал, но ответил сразу. Голос захлёбывался: — В центр… в центр королевства... — выдавил он, захлёбываясь слюной и кровью. — Сразу, как закончил тут. Нападение было... чтоб отвлечь... чтоб отступить потом... Он дёрнулся, захрипел, снова попытался говорить, но язык заплетался. — Всё... весь этот штурм... был только для прикрытия... чтобы прорваться дальше... Гислен стояла над ним, не двигаясь. Смотрела так, будто уже слышала всё, что нужно. Шагнула в сторону. Пленник сполз в грязь. Дальше его уже не было смысла слушать. Гислен развернулась. Тело держалось спокойно, шаги были уверенные, но внутри всё кипело. Зверь под кожей скребся, шевелился, рвался наружу. Каждый вздох становился тяжелее, словно воздух резал изнутри. Когда она проходила мимо, гвардейцы невольно напрягались. Кто-то чуть опустил голову. Кто-то сделал полшага назад, будто бы неосознанно, не думая. Пальцы сжимали рукояти, руки дрожали в локтях. Ни один не поднял взгляд. Ни один не заговорил. Даже капитан. Он стоял прямо, но плечи его были твёрже, чем нужно. Взгляд ушёл в сторону, как у зверя перед более сильным хищником. Гислен остановилась напротив него. Капитан почувствовал это как удар: будто её воля тяжёлым камнем опустилась на грудь. — Он двинулся к заставе, — сказала она. Тихо. Даже без угрозы. Но слова врезались, как команда. — Значит, уже встретился с Филипом. Капитан кивнул. Осторожно. Пальцы едва заметно напряглись. — Тогда времени нет. — Гислен не смотрела на него. Смотрела сквозь. — Мы идём туда, где он уже сражается. Она сделала шаг вперёд. Медленный, как перед броском. Аура дрогнула — чуть, но в радиусе метра воздух будто сжался. Те, кто стояли ближе, попытались отступить. — Половина со мной. Остальные — готовьте вторую волну. Если он удержит фронт, мы войдём в спину. Если нет — вы сдержите отход. Никто не возразил. Гислен двинулась. Напряжение осталось за спиной. Она не оборачивалась. Держись. Или сдохни достойно. Звук вырвался сам. Низкий. Глухой. Не голос — рык, перемешанный с чем-то похожим на смех. Сухим, безрадостным. Ближе к хрипу, чем к смеху. Гислен на миг остановилась. Пальцы дрогнули. Аура качнулась наружу — плотная, вязкая, будто зверь внутри тела потянулся к поверхности. Секунда — и всё исчезло. Дыхание выровнялось. Взгляд стал прежним. Она снова была собой. Ветер поднял пыль, закрутил её у сапог, как предупреждение. Но она уже пропала.