По лезвию чужой судьбы

Ветер был ровный. Тёплый, с запахом пыли и скошенной травы. Он шёл от полей, доходил до подножия холма. Менял направление. На вершине холма было дерево. Толстый ствол, раскидистые ветви. Под ними в примятой траве — лежал человек. Вдалеке проступила точка — крошечная, едва различимая. Она приближалась медленно, и с каждым мгновением силуэт становился чётче. Птица. Она шла высоко, почти не двигая крыльями. Ловила потоки, скользила над полем, будто вспоминала это место. Перья отблескивали на солнце, грудка ходила легко, без напряжения. Она снизилась плавно, без спешки. Трава колыхнулась, как от лёгкого толчка. Птица опустилась на землю: когти впились в землю, крылья сомкнулись. Клюв дёрнулся. Посмотрела вбок. Сделала шаг. Ветер сдвинул траву. Сначала едва — как будто что-то проскользнуло мимо. Птица замерла. Ее тело застыло в напряжении. Лёгкий шелест — с другой стороны. Что-то пробиралось, не ломая ни стебля. Ш-ш-ш... Зверёк выскочил сбоку. С той стороны, куда она не смотрела. Прыжок и сразу вцепился в крыло, вогнал зубы в сгиб. Птица дёрнулась, повалилась. Крик изнутри короткий и резкий. Она дёрнулась — без толку. Мелкий хищник уже висел сбоку, царапал, дёргался, пытался впиться глубже. Перья летели в стороны. Трава сбивалась, гнулась под их борьбой. Щелчок клюва — в пустоту. Звук борьбы привлек его внимание. Он поднялся на ноги. Повернулся, шагнул ближе. Без спешки. Капюшон соскользнул, лицо открылось. Удар пришёл сбоку. Он пнул его — резко, точно как мяч. Зверёк не успел ни вскрикнуть, ни втянуть воздух. Его подбросило, прокрутило. Тело с глухим звуком ударилось о землю. Он метнулся в траву и исчез, не оставив следа. Рудеус остановился. Посмотрел на птицу. Она была ещё жива. Дрожала. Грудка резко ходила вверх-вниз, будто сердце билось слишком быстро и вот-вот сорвётся. Крыло вывернуто, перья сбиты, под лапами кровь. Уже ясно, чем всё закончится. Я сел рядом. Она не пыталась улететь. Да и не могла этого сделать. Даже не подняла голову. — Надо было выше лететь, — сказал я, негромко. Я медленно протянул руку. Она вздрогнула, но не дёрнулась. Только в глазах что-то промелькнуло — страх, или просто боль. Перевёл взгляд на рану. Бока вспороты когтями. Когти были мелкие, острые. Наверное, хорёк. Или тот гадкий зверёк с ушами, которых Пол называет «грызунами с амбициями». Плевать. Сейчас не об этом. Я сел ближе, подогнув ноги. Руки чуть тряслись. Я знал: если попробую — это будет впервые. И если не сделаю сейчас, потом может не получиться. То что я все это время учил. Осмотрелся. Холм пустой. Ветер с поля, звук листвы. Ни шагов, ни голосов. Ни одного взгляда, который потом может спросить: «А откуда ты знаешь?» Проверил ещё раз. Никого. Я положил ладони рядом с птицей. Не касаясь. Пальцы чуть согнуты. Напряжение прошло по рукам. Тело готовилось, я знал: ошибусь — наврежу. — Sanatio per sanguinem… (Исцеление через кровь...) Выдох. Вдох. Мана внутри шла огромным потоком. Но теперь я знал, как не дать ей вырваться. — Sanatio per sanguinem, caro in ordinem redigatur… (Исцеление через кровь, плоть да обретёт порядок...) Каждое слово будто тянуло жилу. Сложно. Неестественно. Как язык, который не твой, но ты всё равно пытаешься на нём говорить. Ошибись в ударении и всё пойдёт не так. Я держал поток. Не пускал его на волю. Не давал сорваться. Сжимал, направлял, считывал, сколько нужно — не больше. Учёба контроля с Рокси дала результат: чувствовать грань, когда достаточно. Когда ещё не поздно, но уже опасно. — Fibrae recompositae… (Волокна воссозданы...) Птица вздрогнула. Дыхание стало ровнее. Кровь больше не течёт. Крыло подрагивало, но уже не судорожно. Перья всё так же растрёпаны, но под ними уже не разорванное мясо, а почти затянутая ткань. — Animae flumen restituatur… (Поток души восстановлен...) Стоило мне прекратить, как свет, что окутывал её, погас. Выдох. Я закрыл рот. Поток сам отступил. Усталость накрыла сразу. Будто тело выжали до последней капли. Словно я пробежал марафон. Вся одежда была в поту. Сердце стучало быстро, пытаясь выпрыгнуть из груди. Я посмотрел на птицу. Её глаза были открыты. Живые. Но крыло всё ещё лежало под странным углом. Рана затянулась, но не до конца. Слишком глубоко. Слишком рано остановился. Или просто не хватило сил... Можно было бы отнести её домой. Отдать Зенит, она бы вмиг залечила. Но я не пошёл. Что-то внутри остановило — импульс. Как будто само тело спросило: Ещё раз? Вдох. Она уже дышала ровно. Кровь не шла. Ей больше ничего не угрожало. Но я всё равно поднял руки. Медленно. Сосредоточенно. И снова произнёс заклинание... — Sanatio per sanguinem… caro in ordinem redigatur… Я чувствовал, как мышцы пальцев будто каменеют. Слова шли труднее, чем в первый раз. — Fibrae… recompositae… Поток — откликнулся. Но медленней. С усилием. Как будто сам не хотел. Как будто натягиваешь струну, а она уже рвётся. Я всё ещё пытался отделить небольшой поток маны и направить его, но в этот раз шло труднее. Поток дрогнул. Колыхнулся. Ещё раз. И… Внутри головы — словно разбился стеклянный шар. Мгновение — и всё пошло не туда. Мана взбунтовалась. Внутренний океан сорвался. Волнение переросло в бурю. Мана уже не слушалась. Лилась огромным потоком. — Sanatio per sa— Голос сбился. Птица закричала. Я открыл глаза. Крыло — скручено. Рана, что затянулась, — разошлась, как разорванная бумага. Бледное, почти светящееся изнутри, как будто мана внутри неё сама пошла в разнос. Кровь брызнула фонтаном, полилась на траву. Я попытался оборвать поток маны. Заклинание встал костью в горле. Поток всё ещё шёл, и я глушил его изнутри, задыхаясь. Птица забилась в мучениях. Последний вздох. Содрогание. Тишина. Она лежала, глаза открыты. Без звука. Без дыхания. — ...блядь!

***

Сначала показалось, что вкусно. Горячее, пахнет хорошо, мясо мягкое, жир есть, соль в норме. Я даже подумал — да, получилось. Но потом начал жевать и почувствовал лук. Сначала не понял. Просто что-то лишнее. Потом разобрал. Да, точно лук. Причём не сырой, не жареный, а вот этот, разваренный, когда он уже не даёт вкуса, но всё ещё липкий. Он не мешает прямо, но после него остаётся какой-то налёт. И теперь я уже не чувствую мяса. Оно есть, я его ем, но каждый раз после этот привкус. Как будто я ем не то, что хотел. Интересно, зачем его сюда положили? Тут и так всё вкусное, жир есть, сок есть, аромат от мяса идёт. Лук как будто по инерции. Автоматически. Может, рецепт такой. Или просто так привыкли. Мне не нравится. Я продолжаю есть, но уже думаю не про еду, а про этот долбаный лук. Если бы я готовил сам, я бы не положил. Хотя, может, кто-то другой скажет, что без него было бы пресно. Может. Но не для меня. Я просто хотел вкус мяса. Только мяса. Я отложил ложку. Не потому что наелся просто надоело. Всё равно вкус ушёл. Не еда, а фоновый шум. Мысли уже не там. Я всё ещё думаю про птицу. Точнее, про то, что пошло не так. Первый раз получилось. Ну почти получилось. Возможно и не до конца, но всё было под контролем. Я знал, что делаю, хорошо чувствовал грань. А потом как будто забыл, где она. Я не сразу понял, когда это началось. Может, с первого урока. А может, чуть позже, когда перестал просто слушать Рокси и начал ощущать то, о чём она говорила. Ману — не как энергию, которую вызываешь, а как что-то, что всегда внутри. Как часть дыхания. Сейчас это уже как привычка — чувствовать ману внутри. Как будто она всегда там была, просто я раньше не замечал. Или не знал, куда смотреть. А теперь она не просто есть. Она растёт. Каждый день. Медленно, но стабильно. И вроде бы звучит как повод для радости. О, смотри, какая у тебя вместимость, вот это запасы! Но если честно — это уже начинает раздражать. Я и с обычным объёмом справлялся через раз. То ударит, то сорвётся, то посреди заклинания начинаю кашлять, потому что забыл дышать. А тут ещё и бонусный прилив, как по расписанию. Иногда кажется, что она издевается. Сидит у меня где-то в печени и думает: А ну-ка, сегодня добавим объёма. Пусть парень почувствует себя особенным. Спасибо, почувствовал. Особенно, когда пытался исцелить птицу, а в итоге её убил. Не от того что не знал заклинание. А потому что мана пошла, как будто решила: Сейчас покажем, как надо. Без спроса. Я пытался держать её. Направлять. Всё по правилам. Вдох, фокус, структура. А в какой-то момент — щелчок. Потекло как из сломанной бочки. Я в этот момент даже не понял сразу, что пошло не так. Только уже потом, когда всё вокруг посветлело, сердце забилось, а заклинание пошло куда-то в сторону. Как будто кто-то изнутри повернул штурвал и сказал: теперь так. Вот это я учусь. Прогресс. В прошлый раз просто было больно, а теперь с жертвами. А что если бы это была не птица. Не зверушка, которую жаль, но всё равно можно похоронить и уйти. Что если бы напротив сидел человек. Живой. С руками, глазами, с дыханием. Я бы положил ладонь ему на грудь — и вместе с заклинанием туда бы хлынуло всё то, что не собиралось подчиняться. Без остановки. Он бы дернулся. Может, закричал. А может, просто перестал бы дышать. Я почувствовал, как спина заныла от холода. Будто по ней прошёл ледяной ветер. Горло сжалось, и мне пришлось сделать резкий вдох, хотя воздуха хватало. Я бы не сумел это остановить. Не в тот момент. Не сейчас. Блять. Я ведь учил исцеление, а не способ убивать. Зенит всегда твердили одно и то же: любое неверное движение — и помощь превратится во вред. Я слушал. Кивал. Думал, что это просто предостережение. Чтобы я не расслаблялся. Так вот оно что. Это не угроза из учебника. Не красивая фраза для запугивания новичков. Это реально так. Одно смещение дыхания, одно неправильное усилие — и вместо того чтобы спасти, я ломаю. Но что если это не ошибка в словах... а сам я — ошибка. Если вся эта мана растёт только для того, чтобы я однажды приложил руки не туда и похоронил кого-то, кто доверился. Вот это и есть урок? Иногда мне кажется, что я не магией занимаюсь, а пытаюсь дрессировать внутреннего монстра. Вдох. Взгляд опять перенесся на лук. — Зачем так готовить? — пробормотал я, глядя в тарелку. — Лук же разварился в кашу. Он же всё забивает. Вкус есть, а потом — бах, лук. И ничего кроме. Как будто специально, чтоб испортить... Вдох. — Опять ты с этим лицом, будто только что спас котёнка и сразу же утопил. Я дёрнулся. Рокси стояла в дверях, прищурившись, чашка в руках. Пар шёл, значит, не просто зашла, а со своей миссией — отвоевать кухню. Шляпы не было, волосы торчали в разные стороны, будто поспорили с подушкой и проиграли. — Я думал, ты спишь. — Я тоже так думала, пока ты не начал разговаривать с кашей. — Я не разговаривал с кашей! — Прости, с луком... Разница есть. Она уселась на стул рядом. Отставила чашку. Посмотрела на меня. — Что, опять магия пошла не туда? Или тебя всё ещё мучает великий философский вопрос: зачем люди портят еду луком? — Второе. Первое уже отпустило. Почти. — Ого! Обычно ты начинаешь с «всё плохо, я ужасен, мана — враг, пожалейте меня, бедного». А тут — «лук обидел».  — Это крик души. Ты когда-нибудь ела тушёнку с разваренным луком? — Я выживала на сушёных грибах, которые пахли носками. Так что твой лук не так плох. Пауза. Я смотрю на свою остывшую тарелку. — Хочешь, подогрею? — спрашивает она. — Нет. Я уже морально с ним попрощался. — Хорошо. Тогда я просто съем, чтобы еда не пропала. — С предсмертной запиской. — «Умерла героически». Подпишу. Я хмыкаю. Она берёт ложку, зачерпывает, пробует. Жмурится. — ...Ладно. Ты победил. Это действительно плохо. Кто это готовил? — Зенит. — Угу. Тогда держим это в тайне. Никто не должен знать, что она мстит нам через еду. Мы сидим молча. Минуту. Две. Потом она тихо, будто между делом: — Спать собираешься? — Позже. Немного... — Не вызывай ничего. Я не хочу просыпаться от того, что ты опять себя попытался убить ведром...  — Стараюсь. — Старайся лучше. Она забрала свою чашку и встала. Уже на выходе обернулась: — И не смотри на лук, будто он разрушил твою жизнь. Хочешь мести — просто не ешь. Это и есть победа. — Это... неожиданно мудро. — Иногда и чушь получается мудрой. Сама в шоке. Она усмехнулась. Повернулась и пошла к двери. Я уже хотел снова посмотреть на тарелку. Но поймал себя на том, что жмурюсь, будто вглядываюсь в воздух. И правда — что-то мелькнуло. Кончики её волос. Когда она обернулась, отлили лёгким синим. Не ярко, а как отблеск на воде в сумерках. Я моргнул, думая, что это игра света, но нет — оттенок остался. — У тебя... — вырвалось у меня. Она вдруг заметила мой взгляд, чуть повернула голову и нахмурилась. Провела ладонью по волосам именно там, где я смотрел, задержавшись на кончиках. — Чернила, — сказала она спокойно, будто речь о пустяке. — Измазалась. И пошла к двери, даже не обернувшись. А я остался сидеть, чувствуя, как кожа на руках покрывается мурашками. Перед глазами всё ещё стоял этот синий отблеск, слишком живой, слишком не к месту. Я сжал пальцы в кулак, чтобы хоть так избавиться от дрожи. Но легче не стало. Она ведь не Мигурд... Точно нет. Нет... Она ведь не умеет читать мысли. Не может. Или... умеет? Сердце дернулось, будто я сам себе наступил на грудь. Если умеет... если хоть раз заглянет туда... Я зажмурился, вспомнив тот синий отблеск. Может, это и правда были чернила. Но если нет? *** P.S. А! Ой! Здрастье. В общем, что хочу сказать. Это была последняя глава повседневки. Дальше пойдет арка Рокси. Она довольно объемная, и там много всего, что нужно учесть. Там и эпичные аниме предательства, и месть, и аниме-шиза с превозмоганием. Куча всего. Я не знаю, зачем я это все начал, ведь мог просто сделать как в оригинале и послать Рокси куда подальше. Ну вот захотелось проработать ее линию и прошлое. Уже жалею об этом. И я не уверен пока, как весь пласт инфы подать. Поэтому рано или поздно главы начнут появляться.