По разные стороны боли

И кривятся губы, и кофе противен, И новое утро, и новое нет тебя. ©

На часах — три минуты шестого. На душе — полный раздрай. Женя выходит из оперблока с опущенными плечами — стальные спицы позвоночника гнутся до боли. Три операции подряд — пробитое легкое одного пациента, больное сердце у другого, третья… Девочке не исполнилось и десяти. Множественные переломы и обильная кровопотеря. Не успели. Какая-то заминка на станции переливания крови. Буквально несколько минут промедления оказались роковыми. А утром приедет мама и ей как-то нужно сказать, что дочь умерла на операционном столе, а муж после травмы ног останется инвалидом. Стены плывут. Прислониться спиной. Слабость накатывает волнами, уносит — не удержаться. Сквозь наплывающую дурноту — лязгающий звук проехавшей мимо каталки.       — Жень, ты как, в порядке? Илья выходит следом за санитарами и останавливается в полушаге. Скользит ладонью по плечу и смотрит так, словно ему действительно важно, что происходит с ней. Женя выпрямляется до предела; в охрипшем от усталости голосе — бесцветная ровность отчужденности.       — В полном, Илья Анатольевич. С трудом отлепляется от стены и медленно идет в кабинет. Взгляд Ильи прожигает спину сочувственной растерянностью — и от этого становится еще более тошно. Где ты был, когда наши чувства сгорали? Плотно прикрывает дверь и без сил рушится в кресло. Отчаянно-сильно хочется плакать.

---

Утром на посту Илью ловит запыхавшаяся Галина.       — Там женщина пришла, у которой дочка умерла, надо Женю Павловну позвать, пусть сообщит… Ужас какой, бедная женщина… Илья молча разворачивается к кабинету заведующей. Мажет по створке костяшками; не получив ответа, тихонько приоткрывает дверь. Женя спит, опустив голову на сложенные руки; лицо — совершенно бескровное и такое усталое, что под ребрами болезненно-остро вспыхивает давно забытая томительно-отчаянная нежность. Соколов несколько секунд смотрит на нее, вымотанную до предела; на пустые стаканчики из-под кофе, заполонившие стол, и также бесшумно выходит. Сталкивается в коридоре с пробегающей мимо Галей.       — Где мама девочки? Я сам с ней поговорю.

---

Испытание на выживаемость. Проверка на прочность. Женя не спит третьи сутки — приемное каждый день заполнено до отказа; пациенты тяжелые все как на подбор. В хирургии даже не берутся — «не операбельно», «нет смысла», «без шансов»; и только Королева («Ей всегда больше всех надо», — привычно ехидничает Мамин) берется за самые запущенные случаи, совершая самое настоящее чудо. Вот только в ее жизни никаких чудес не предвидится — все предсказуемо катится в пропасть, летит в тартарары: нелады с отбившимся от рук Ромкой, накаляющий и без того непростую семейную обстановку Степан, да еще вокруг Ильи ужом вьется Вика, умело расставляя сети и ловя его на желании разобраться в гибели Ланы. Впрочем, тебя ведь это уже не касается? А потом у нее во время операции умирает пациент. Снова. Молодой парнишка, накачавшись какой-то наркотической дряни, шагнул с крыши. Травмы, несовместимые с жизнью. Богатый и влиятельный отец обещал стереть больницу с лица земли, а всех врачей засадить далеко и надолго. А у нее не остается сил что-то доказывать, объяснять — да и какой в этом смысл? Жутко.       — Парень совсем молодой… ровесник Ромки, — выдыхает сдавленно, глядя в беспросветно-черный провал ночного окна. Голос на паузах ломается подступающими слезами. — Родители тоже вечно занятые… Не уследили… В такие моменты невольно думаешь… а вдруг и с твоим что-то… Илья молчит. Только смотрит с такой уже непривычной, чужой совсем сострадательностью и теплой ладонью накрывает ее мелко дрожащие пальцы. Запоздалое жалящее сожаление прожигает грудную клетку до спазмов сердечных — дышать становится больно. Хочется таким забытым жестом притянуть ее к себе, обнять крепко-крепко, но вместо этого только касается тихонько губами прохладной руки у выступа острой запястной косточки. Осознание невосполнимой потери бьет навылет безжалостно-больно. Женя — единственная женщина, которая нужна ему во всем этом гребаном мире. Женя — единственная женщина, без которой ему просто-напросто незачем будет дышать. Но. Непреодолимой глухой стеной между ними пролегает непоправимое.