По разные стороны боли

Секунду назад было столько впервые. Захлопнули двери в нелепом порыве. ©

Женя практически не отходит от сына. Проводит на работе дни и ночи, критически мало спит, держится на одном кофе и сердечных препаратах — загнанное стрессами сердце ноет который день.       — Жень, ну хватит уже, — Оля смотрит с концентрированным сочувствием, в очередной раз наблюдая, как подруга заваривает себе вторую чашку растворимо-гадостной бурды подряд. — Иди домой, отдохни, выспись нормально… Женя без сил опускается в кресло, проводит ладонью по лицу, словно пытается стереть усталость.       — Оль, ну о чем ты говоришь? — отрицательно качает головой. — У Ромки осложнения начались, как я его одного оставлю? Нет, Оль, нет.       — Ну хочешь, я вместо тебя сегодня подежурю? — Шмелева железно стоит на своем. — Ну это невозможно, правда, сколько ты не спала?       — Не надо, — утомленно выдыхает Евгения. — Со мной Илья останется, подстрахует, если что. Оля сахарный песок просыпает мимо чашки и смотрит напряженно-выжидающе.       — Так вы что, помирились наконец? По бледным губам Жени тусклым отблеском мелькает грустная улыбка.       — А мы и не ссорились, Оль. Он просто считает меня виноватой в смерти Ланы, да и себя тоже. Да еще эта Вика… Все, не хочу говорить об этом. Тем более что с Ромкой он мне действительно помогает, за это я ему благодарна. Из-за того, что мы не вместе, плохим врачом он не стал, — усмехается горько.       — Женя, Жень, ну ты чего, наладится еще у вас все, — Ольга мажет по ее плечу в успокаивающем жесте, во взгляде — все та же тихая сострадательность.       — Наладится, — эхом повторяет Женя, устало прикрывая глаза. Наладится. У вас. У тебя. У него. Только теперь уж вряд ли — неоспоримо-вместе, неразрывно и несомненно. Наладится. Может быть. Выплывают поодиночке.

---

А потом Илья застает ее снова плачущей. На груди у Степана. Просто, очнувшись наконец от затягивающего в бездну отчаяния, встряхнувшись немного, замечает, как вымоталась Женя за все эти дни — разрываясь между больными, переживая за сына, толком не высыпаясь. Хочет предложить ей поехать домой, хочет сказать, что присмотрит за Ромкой, и даже хочет найти какие-то обнадеживающе-правильные слова, прерывая наконец это глухое молчание между ними, когда касались только рабочих тем. Но слова остаются на языке горчащим едким осадком — забыв постучаться, Илья распахивает дверь кабинета и натыкается взглядом на охренеть-какую-семейную картину: Степан гладит Женю по плечам и бормочет что-то вроде «Женечка, родная», «успокойся», «Ромка у нас сильный, справится». Острое чувство своей абсолютной неуместности грудную клетку пробивает штопором. Есть Женя. Есть ее бывший муж. Есть их сын. Есть трагедия в их уже-давно-не-семье. И ему, Илье Соколову, в этом сценарии места ну никак не находится. Все роли в театре абсурда давно уже распределены.

---

      — Илья Анатольевич, ну где вы ходите, рабочий день давно начался, у нас два пациента по вашей части! — Женя налетает на него в ординаторской суматошным вихрем, дышит неприкрытым раздражением и привычной уже усталостью с привкусом кофе.       — Извини, Жень, — Илья вытягивает из шкафа больничный халат и на нее подчеркнуто не смотрит. Отчитывается короткими, вымученно-сухими репликами: — Только с вокзала. Ездил в Москву. Сегодня сорок дней. Со дня смерти Ланы. Тянется к столу за стетоскопом и не видит, как надломленно вздрагивает Женина спина. Не видит, как кривятся губы, как сглатывает судорожно, не в силах избавиться от противного кома где-то на подступах к горлу.       — Извини, совсем забыла, — роняет бесцветно-гладко. Подогретые неуместной ревностью, усталостью, раздражением черти дергают за язык.       — Неудивительно, это ведь не твой бывший умер на операционном столе. Сам же вздрагивает от невесть откуда взявшейся саркастичной едкости в собственном голосе, но спохватывается слишком поздно — и без того бледное лицо Жени теряет последние краски.       — Илья Анатольевич, — привычно леденеет голосом на обращении, — сделайте одолжение, в следующий раз, прежде чем что-то сказать, трижды подумайте. А лучше всего промолчите. Выходит из ординаторской, оглушительно-тихо хлопая дверью.

---

А потом Женя видит его целующимся с Викой. Выходит из отделения за полночь и замечает их в свете фонарей и фар такси. Вика цепляется за его плечи собственнически-жадно и смотрит так, что все сразу становится предельно ясным: Виктория из тех хищниц, которые ни за что не упустят свою добычу, умело расставляя силки и подцепляя на удочку желаний. Желание Ильи найти убийцу Ланы тоже своего рода крючок — и Соколов попадает во все эти капканы до смешного легко. Вот только Жене от этой комедии положений нисколько не весело.

---

Все не то. Все не так. Неправильное. Чужое. У Вики губы — матовое бордо, и привкус на них химически-земляничный. У Жени губы — коралловый перламутр, а поцелуи нежно-бархатистые, так часто отдающие кофейным послевкусием и неизменно — зашкаливающей искренностью. Вика целует напористо, настойчиво, беспардонно — с азартом завоевателя, и все это настолько не нужно и настолько не так, что внутренности моментально скручивает от дикого отвращения. К себе самому в первую очередь.       — Никогда. — Не задумываясь даже, как это выглядит, стирает ладонью вишневый отпечаток с горящих губ. — Никогда больше не делай так, Вик. Пропускает мимо сознания реакцию схватившейся за его плечи Вики — спину нестерпимо жжет чей-то мимолетный, но пристальный взгляд. Взгляд Жени.

---

Спокойные минуты выдаются только под утро — Илья успевает за ночь успокоить буйного пациента, устроившего драку с другим, вправить кости мальчишке, сломавшему руку, поговорить с презрительно-настороженным Ромкой, оказать первую помощь почти непрерывному потоку пациентов по «Скорой». Но едва рушится в кресло, мечтая хотя бы о коротком перерыве и чашке кофе, чтобы немного прийти в норму, взбодриться, в ординаторскую влетает перепуганная насмерть Алена.       — Илья Анатольевич, там… тяжелую привезли… авария… Не совсем понимая, отчего у медсестры глаза на мокром месте, Илья поспешно выходит в коридор. Замечает столпившихся на посту сотрудников, и от дурного предчувствия застывает дыхание. Время бракованной кинопленкой отматывается назад — снова ночь, снова суета, снова… В два шага оказывается возле каталки, всматриваясь в изрезанное ссадинами лицо. Сердце останавливается. Женя.