По разные стороны боли

То, что в душе ненастье, Как объяснить часам? Я за минуты счастья Кажется жизнь отдам. ©

      — Мне Степан предложение сделал, — говорит Женя так тихо, что его оглушает. В первое мгновение Илья думает, что она шутит. Во второе — что просто его проверяет. В третье — вдруг понимает.       — Жень, ты это серьезно? — в голосе надтреснутая нежность бьется осколками напрасной надежды. И так хочется поверить… Поверить, что Женя сейчас придвинется ближе, указательным тихонько проведет по его ладони и скажет с мягкой улыбкой, что отказала, конечно же. Но она молчит. Только в ее дождливых неподъемная тоска разбавляется холодной решимостью — так наверное самоубийца смотрит в темные ледяные глубины, прежде чем прыгнуть с моста. Но сейчас Соколову кажется, что это его толкают куда-то — беспощадно и резко, в самую черную черноту и безнадежную безнадежность. Куда-то туда, откуда не бывает возврата.       — Женька, ты что творишь, а? Стискивает ее руки почти до боли; и целует, целует исступленно-жадно холодные тонкие пальцы. Выглядит сумасшедшим — и чувствует себя соответственно.       — Зачем? Ну что ты делаешь? А мы… а как же мы, Женечка? Хочется больше всего сейчас схватить ее в охапку, прижать к себе, никуда не отпускать и никому не отдавать — никакому Степану, никому… Но у Жени в ее по-весеннему прохладных омутах ледяными глыбами всплывает уверенность в своей правоте — не растопить. Морозит.       — Илюш, ну что мы? Пальцами путается в его волосах, скользит по затылку — и в этом совсем невинном, безмерно-нежном прикосновении столько чертовой искренности, что Илья на миг даже позволяет себе поверить: ничего еще не потеряно. Всего на миг — а в следующий Женя рубит с плеча и прямо по сердцу:       — Ну ты же сам видишь… Ничего у нас с тобой не получается. И в этом «не получается» — тонны расколотых иллюзий, ваш бесконечно-короткий год абсолютного счастья и сожаление о не случившемся битым стеклом.       — Но я же люблю тебя, — как-то совсем беспомощно выдыхает Илья — так, будто это «люблю» способно перевернуть весь мир, повернуть вспять утраченное навсегда время и упущенные возможности возродить из пепелища их мимолетного счастья. Женя молчит. Смотрит прямо перед собой, и ее дождливые затапливает волнами Мертвого моря — в уголках глаз закипает соль.       — Любить и быть вместе — это разные вещи, Илюш. А любить и быть счастливыми — тем более, — проговаривает наконец очень тихо и пугающе-ровно.       — Женя… Спотыкается на полуфразе — впервые не знает, что сказать и что сделать — любые слова и поступки теряют весь свой сакральный смысл, выцветают в своей полной не-значимости. Беспощадное осознание ослабляет разом, подбивая крылья глупой надежде всевернуть — он слишком хорошо знает свою Женю, чтобы поверить, что можно ее в чем-то разубедить. А она уходит — молча и не оглядываясь. Соколов остается в сумрачном парке с разбитым сердцем, ворохом несказанных слов и так и не подаренным обручальным в кармане. Ничья.