По разные стороны боли

И если ты давно Хотела что-то мне сказать, То говори. ©

Болит, но переболеть не получается. Формально-сдержанный статус простоколлеги горчит явственной фальшью, отдает надуманной театральностью — смешно, в самом деле, изображать что между вами никогда ничего, если на самом деле было так много. Вот только Илье совсем не весело.

---

Ад. Ад дома, в безмолвных четырех стенах. Ад на работе, где так много Жени, ее чертова Степана и их до отвращения фальшивой пока еще не семейной идиллии. И внутри тоже гребаный ад — самое время вспомнить, каково было Жене, когда он ушел. А теперь вы вполне себе квиты.

---

Илья работает за троих — в больнице, куда его смог вернуть Грачев; дома, собирая материалы для своей преподавательской деятельности и успевая урывками писать докторскую диссертацию. Мысли, идеи, наработки теснятся, переполняют до краев — ненадолго оттесняют боль, воспоминания, растоптанные надежды. Привыкнуть можно ко всему — Илья привыкает к боли. Но привыкнуть существовать вне орбиты Жени упрямо не получается.

---

      — Зачем ты пришла? Это какой-то другой Соколов — не тот, на которого она жадно повелась несколько месяцев назад. У этого Ильи — трехдневная щетина, наметившиеся морщинки у сжатых губ и предгрозовая хмурость в небесных глазах. Этот Илья — будто отвердевший, окаменевший, посуровевший. А еще этот Илья смотрит на нее неприветливо-холодно и даже не пытается изображать натянутую вежливость и как минимум улыбнуться. Как максимум — пригласить в квартиру.       — Поддержать, — Вика улыбается за двоих, прокручивая в руке бутылку вина. Без спроса ужом проскальзывает в прихожую. Холод в лице Ильи не смягчается ни на полградуса.       — Не нужно, — отрезает сходу. Вика глупо замирает у вешалки.       — Что — не нужно?       — Ничего не нужно, — все также без эмоций, совершенно бесцветно. Вика умело идет в обход.       — Да ты не подумай ничего такого, я же просто по-дружески…       — Перестань, — снова обрубает Илья, и в его грозовых вспышкой молний мелькает неприкрытая усмешка. — Мы же оба с тобой понимаем, что тебе нужно совсем не это. Себе хотя бы не лги, Вик. Это поражение по всем фронтам.

---

      — Илья, зачем ты это сделал? Женя осторожно опускается на стул напротив. Бесконечно усталая и такая красивая, что заходится сердце: совсем без макияжа, в простом черном платье и с медными пружинками отросших волос по плечам. Илья не сразу выныривает из-за залежей бумаг с какими-то записями, набросками и пометками. Смотрит рассеянно-непонимающе.       — А?.. Ты о чем?       — Об операции, — голос в почти-испуге уходит на шепот. — Я видела сегодня отчет. Там нет моей подписи. Мы же вместе с тобой… Мы же вместе с тобой снова не смогли спасти пациента, — легко считывает Илья.       — Жень, — медленно откладывает ручку, устало откидывается на спинку кресла. — Ну ты же сама все слышала. Его отец обещал нас всех пересажать. Тебе и так история с Ланским дорого обошлась, не надо рисковать. Королева молчит. Долго и потрясенно.       — Илюш… И в ее дождливых на миг мелькает что-то прежнее — всего лишь на миг, так что он не успевает разглядеть и понять.       — Господи, зачем?.. Это же преступление… Илюша… Илья выпрямляется резко. Смотрит прямо и незнакомо-твердо.       — Я сделал то, что посчитал нужным, — чеканит невозмутимо-решительно. — И хватит об этом. Вновь утыкается в документы, давая понять, что разговор окончен. Как, впрочем, и все между вами.

---

Она звонит ему, когда стрелки на часах зашкаливают за половину первого. Голос чуть заметно дрожит надорванной струной. Говорит только одно-единственное слово: приезжай. И он приезжает. Нет — мчится, нарушая все существующие правила и проскакивая на красные огни светофора.       — Что-то случилось? Стоит в ее полутемной прихожей, дышит через раз и смотрит непонимающе-испуганно. Женя — обыденно-утомленная, с небрежно заколотыми волосами и почему-то влажными ресницами — застывает напротив, почти не дыша.       — Случилось, — выдыхает наконец. — Я, кажется, до сих пор люблю тебя. Дождливые глаза светлеют от нежности.