Сердце в ритме скерцо

Утро понедельника. Суровое и беспощадное, не щадит никого и никогда, даже учителей сольфеджио, таких же суровых и беспощадных. Даже Корчного. Есть стереотип о том, что музыканты просыпаются под Моцарта и засыпают под него. Пиздёж чистой воды. Просыпаются они, как и все обычные люди, под трель будильника, а засыпают… Это уже зависит от музыканта, конкретно Виктор Львович предпочитает тишину. Утро такое утро, если задумываться. Чашка кофе — это, конечно хорошо, но для Виктора Львовича крайне мало. Вот если чашка и полный термос, то это реальный объём, которого хватит на один учебный день. Никакого молока и сахара. Иначе не бодрит. На завтрак помимо кофе идёт яичница: просто, быстро, сытно. Подбор одежды с приобретением статуса педагога перестал быть подбором, как таковым. Какой костюм сегодня: чёрный или серый? Скука, но педагог спасается деталями. Дипломат, ключи, телефон и кроссовки — ничего не забыл. Воду выключил, свет тоже, значит, можно идти, только возле машины вспомнив о незакрытой двери, которая после подъёма по лестнице магическим образом окажется запертой на все замки. — Как же это бесит! — буркнет Виктор себе под нос, вновь спускаясь по лестнице. А дальше всё польётся стройной мелодией: автомобиль, ключ зажигания, утренние пробки, парковка, пропуск. Утро вымученно–выученное, словно стих. Вот они, минусы стабильности. Сегодня пар не так уж и много, но и за них можно успеть заебаться так, что снова упадёшь в постель трупом мраморной набережной. И если тебе поможет чудо, и ты не устанешь сам, то тебе протянут руку помощи кто? Студенты, правильно, это единственный верный ответ за первую пару. Перепутать чистую кварту с уменьшённой квинтой, это же надо так умудриться. И это третий курс! Да им в руки музыкальное наследие не передать — уронят! «Какие же они обалдуи!» — думается Корчному, стоит студентам покинуть аудиторию. Вторая пара проходит с таким же успехом, поэтому психику может успокоить только никотин, ибо кофеин уже не справляется, не поможет, даже если есть кофе ложками из банки. Как же хорошо, что в «храме искусств» чётко понимают, что многие их подопечные держатся сугубо на никотине, а потому под курение выделили отдельное помещение, даже несколько. В том, что на одном этаже с кабинетом сольфеджиста, Виктор Львович и решил «вредить здоровью». — Доброго дня, Виктор Львович, — насмешливо поприветствовали его, — тоже дети доконали? — Да, товарищ Тигх, курю с горя, — посмеялся педагог в ответ, улыбаясь другу и доставая из пачки сигарету, — прикурить дашь? — Дам, конечно, — Петросян мог бы осветить улыбкой всю консерваторию, если бы отключили электричество. Корчной поджигает свою сигарету, держа её в зубах, прямо об сигарету напротив, которую тоже никто изо рта не вынул. — А что там за новый препод? — интересуется Виктор, делая первую затяжку и выдыхая дым прямо в потолок. — Ты же явно что-то знаешь… Расскажи! — Ты про Суня или про кого? — Да-да, про него… — Сложно, — тянет Тигран, — я за неделю работы мало что выведал… Валерий Сунь, ему тридцатка, весь такой лёгонький, нейтральный… У него жопа классная! — Ой Вартаныч-Вартаныч, для тебя любая жопа классная! — Корчной не может сдержать улыбку. — А для тебя? Я-то только мужские предпочитаю! — Петросян реально видит в этом повод для гордости? — Ой, заткнись! — Виктор Львович в шутку ткнул друга локтем в бок. — Есть ощущение, что Скрипник «из наших», — мурчит преподаватель по общей истории музыки. — Это какой? — Ну который молоденький такой, только выучился. Музыкальную литературу ведёт… — А-а-а, этот… А откуда такие мысли? — Да не знаю даже, чуйка просто. Сольфеджист даже не успевает ничего ответить, отвлекает звонок, обозначающий то, что пара только что началась. — Блять! Запизделся я тут с тобой! — восклицает Корчной, торопливо туша сигарету о край пепельницы. — Чего ты так торопишься? У нас ещё пятнадцать минут в запасе. — абсолютно расслабленно звучит из Тиграновских уст. — У тебя они есть, а у меня — нет! — Виктор выбегает из аудитории, не слушая ответ на это. «Точность — вежливость королей и обязанность их подданных» — высказывался Людовик XVIII, а бедному Корчному, не являющемуся королевской особой, приходится следовать. Точнее сказать, он сам себя к этому приучил. Спокойная пара, обычная. Виктор рассказывает о свойствах музыкальных звуков, истории нотации, да и, музыки в целом. Кажется, что всё прекрасно. Некоторые важные понятия просит законспектировать. Знаете, время летит быстро, когда ты занят любимым делом. Вот и тут, полтора часа пролетают за жалкие мгновенья. Счастье — это когда тебя понимают. И понимают правильно, что немаловажно. Вот поэтому он счастлив работать с четвёртым курсом. Они не кладут болт на его предмет, на него самого. Но важно не это. У них глаза горят. Виктор Львович задаёт анализ процесса интонирования в музыке и записать пару аккордовых цепочек. И это много, но и предмет у него не самый простой. Пусть привыкают заново, явно отвыкли от его требований за лето. А вот и следующие дети, мнящие себя взрослыми, мечтающие об известности в роли композиторов, некоторые уже словили манию величия, причём, такую сильную, что может показаться, будто они учили Моцарта играть, а Шаляпина петь. Таких даже учить не хочется. Именно на таких «Звёздочках» приходят мысли о собственной профнепригодности, мол, они не слушают не потому, что им это не сдалось, а потому, что ты несёшь какую-то ахинею, а они просто по духовности своей предпочитают молча смотреть в телефон, а не поправлять тебя. Виктор Львович заебался. Пары по сольфеджио — ебалайство, как для учеников, так и для педагога. Особенно если они не нужны первым, а второй это чувствует. А Корчной натура тонкая — чувствует даже слишком хорошо.