Индуцированный бред

Я лучше всех знаю, что такое настоящая любовь. Это таблетки от бабкиной шизофрении, сиропы от кашля с кодеином, синтетические препараты и, конечно, кокаин. Это бесконечные эмоциональные качели, когда ты ластишься к любому контакту, а потом неделями игнорируешь существование человечества, размышляя о смерти. Это паника при проходящих рядом ментах из-за месье гарика в кармане. Это холод под веществами, когда теряется чувство стыда и отвращения к себе, когда выкуренная пачка сигарет улетает за пару часов. Это член в заднице, который должен вытрахать всю дурь. Это лëгкость конечностей с примесью тошноты. Это ад в чужих глазах. И Дипперу бы пора перестать глотать алкоголь, занюхивать в толчке и клясться себе, что он исправится. Признать, что ты наркоман — дело плëвое, но усомниться в надобности драгов не являлось возможным. Жизнь по сути своя скучна, чем угодно можно заниматься под наркотой, и это «что угодно» становится в тысячу раз интереснее. С людьми эффект идентичный, потому в трезвости никто не нужен, точнее, когда-то это, может, и было интересным, но не после всего пережитого. Полощет и плющит, Диппера кто-то ведëт под руку, но ему всë равно. Диппер пьян и упорот, Дипперу наплевать, Диппер расстроен, Диппер надеется, что его ведëт к себе домой подражатель Джеффри Дамера. Но у Дамера айкью высокий и морда поприятнее будет. Вчера Диппер ночевал на улице, и он не постесняется подставить жопу за ночëвку в тепле. Весь этот круговорот отвратителен, и Диппер падает на асфальт проблеваться, пока его спутник закуривает сигарету и покорно ждëт. Диппер больше не способен притворяться недотрогой, моральный компас сломан, как и понятия о нравственности. Дипперу почему-то вспоминается плакат с девочкой, курящей чуйский гашиш, и он смеëтся. Его сгребают почти в охапку и тащат по улице. Ноги заплетаются, заносит то вправо, то влево. Неуложенные мокрые волосы, пропитанные запахом дождя, падают на лицо и никак не сдуваются, лишь прилипая к коже. Диппера зажимают с порога, пытаются ткнуться губами в его губы. — Не-не-не, не надо, — Диппер усмехается. — Я не целуюсь, давай без этого, о’кей? Когда его втрахивают в постель, ему смешно, он перебирает все анекдоты из своего арсенала, все смешные картинки и просит включить музыку, чтобы не слышать стоны сверху. Нет ни боли, ни удовольствия, с секунду даже кажется, что теперь и мира-то нет, да и вселенные, к слову, схлопнулись. Диппер настолько упорот, что ему глубоко наплевать на происходящее, поэтому он хихикает с плывущего потолка и куда реже постанывает. Диппер — морячок, сидящий в бочке для траха в бесконечный четверг. Отопри свой ад, словно дверцу шкафчика в душевую. Его оставляют на постели, как дешëвую джанки-проститутку. Когда же он наиграется и выйдет в окно? Плевать. Он поворачивается набок, нащупывает пачку и закуривает, накрываясь одеялом. Диппера сделали господа вивисекторы, да и, судя по всему, начинающие. Слепили в первом классе художественной школы. Сделали подделку матери, а из остатков грязного пластелина вылупился он. Несмотря на отвратительную усталость, Диппер не мог сомкнуть глаз. Постепенно мысли возвращаются, комнатная тишина разбавляется храпом человека, лежащего рядом. Если возвращаются мысли, то Билл с ними заодно селится в черепной коробке, да так плотно, что не выдворишь ни одну его черту. Чтобы вновь забыть Билла, нужно умереть. Дипперу снится Билл, во сне Диппер остался. Снится, как Билл закрывает картой таро правый глаз и смеëтся, ласково называя Диппера дурачком. Билл насвистывает какую-то знакомую мелодию, пока крутит косяк и потом вставляет его меж губ Диппера. Прикладывает к губам указательный палец, намекая на нужную, как никогда, шептательную тишину. — Не говори никому, что ты видел меня здесь, Сосенка. — И растворяется во мраке. Диппер просыпается, когда солнце уже взошло. Чувство при этом скверное, на душе тяжело, ещë и отвратительно хочется жрать. Ему что-то подсказывает, что завтрака в постель он не дождëтся. Приходится идти в душ и уходить прочь во вчерашних монатках. Зимняя прохлада окутывала тело. Диппер спрятал нос в шарфе Билла, а замерзшие ладони в карманах пальто. Надо было перекусить и думать, что делать дальше. Черничный пирог не лез в горло, приступы тошноты приходилось натурально сдерживать. И почему-то он не удивился, когда дребезжашая фигура подсела к нему за столик. Голову закололо, что-то перещëлкнуло от одного только голоса незнакомца. Складывалось ощущение, будто они уже давно знакомы, но образ, который никак не складывался в описание, выбил из колеи. В голове запищало, и Диппер прикрыл уши, кривя рот. — Хватит, — тихо шепнул он. — Хватит? — Голос проникал под кожу. Внутренние гитарные струны натягивались и рвались, от баритона бился хрупкий фарфор. Диппер до крови закусил нижнюю губу и кивнул. — Да, пожалуйста, хватит, — томно прошептал он, сдерживая рвотный позыв. Тогда всë успокоилось, и Диппер оказался где-то на окраине разума. Он чувствовал утихомиренный океан, казалось, что так тихо не было никогда. Синяя, почти чëрная бездна, сливалась с горизонтом, а шум редких волн напоминал ему биение сердца, что-то такое родное, словно из утробы матери. Перед глазами кроился мир, наливался синюшными пятнами и варикозной россыпью молний. Сделалось так хорошо, словно Диппер, оказавшись в эпицентре девятого круга ада, постепенно начинал их сменять, чëрной душой двигаясь вверх. — Зачем мы здесь? — Диппер куда-то шагал, совершенно не осознавая, куда именно. Он вытер нос тыльной стороной ладони, размазывая по лицу кровь. По тонким пальцам струилась чëрная полоса. Шаги его были наполнены изяществом и осторожностью, будто он ступал по облаку, которое вот-вот должно было рассыпаться под ногами. — Чтобы родиться — нужно умереть. — Незнакомец поманил его пальцем, и Диппер, не задумываясь, последовал за ним. Перед глазами мельтешила иллюзорная картинка, Диппер огибал людские физиономии, натыканные то тут, то там, и следовал за фигурой. Под ногами хрустел снег, в лицо дул морозный ветер, в воздухе пахло смертью. Сосновый лес расстилался вверх, закрывая собой и без того мерклое солнце. Диппер попытался окликнуть незнакомца, но тот лишь следовал дальше, вглубь леса. Когда на горизонте показался океан, незнакомец остановился у хлипкой ограды, сложив на неë обе руки в ожидании Диппера. Диппер остановился рядом и закурил, обводя взглядом водную гладь. — Откуда ты меня знаешь? — Нэнси говорит, что ты славный парень. — Незнакомец держался уверенно, пока Диппер переступал с ноги на ногу от бесконечного холода. — Она здесь? — Почему-то Диппер желал увидеть еë. Закоченелыми пальцами он дотронулся до ограды. Незнакомец кивнул. — В городе. Ты, кажется, тоже не отсюда. — Кто ты? — Диппер посмотрел на незнакомца затуманенными глазами. — Ты ещë не понял? — Незнакомец перелез через ограду. — Нет. Незнакомец сделал несколько шагов к обрыву и развернулся лицом к Дипперу. — Я — это всë. Я — это ты. — Незнакомец улыбнулся, и теперь Диппер вспомнил, где они виделись. Незнакомец сделал шаг назад, его тело полетело вниз с обрыва. Океан подхватил его обезличенность, размазывая кровью водную гладь. Диппер смотрел вниз, на то, как волны поглощали незнакомца с потрохами. Тогда, в кафе, за день до дороги, Диппер обратил на него взор. Диппер — Боскасл, несущий смерть, а нести смерть — это дар. Вдруг Дипперу пришло осознание, что он понятия не имеет, где находится и как отсюда выбираться. Лëгкая паника пролезла в самое нутро. В красный Биллов шарф впиталась алая кровь. Волны располосовали тело незнакомца, втянув его в глубокий омут, сожрав его целиком: вместе с косточками, артериями, мышцами, суставами и прочим. Поколебавшись, Диппер развернулся, оставляя океан позади. Под ногами хрустели гнилые листья, объеденные тонким слоем чистого снега. Диппер не смог найти вытоптанную дорогу до города, поэтому он бездумно шагал вперëд. Тот сон, что ему снился: бесконечная погоня, тихий шум леса и обезвоженность. Вот, что имел ввиду Билл, когда сказал о пропаже Диппера с десяток лет назад. Память давала ключики, чтобы наконец понять себя. На каждое действие имеется противодействие. Стояла жуткая темень, такая, что можно было спокойно себе выкалывать глаза. Диппер шатался по лесу уже больше двух часов и казалось, что он опускается только дальше в чащу. Руки окоченели, пальто занесло снегом, обветренные губы кровили. — Диппер! — Билл подобрался к нему ближе, прижимая к себе тëплыми руками. Отчего-то слëзы текли по его щекам. — Я думал, что потерял тебя. — Билл хлюпнул носом и подобрался ещë ближе, хотя куда уж там, и паучьими пальцами пробрался в волосы Диппера. — Хреново выглядишь, старина, — Диппер усмехнулся, но даже не думал выбираться из объятий. — Рано ты меня хоронишь, — он прыснул от смеха. — Не смешно, Сосенка, совсем не смешно. — От слëз у Билла поблëскивали глаза. — А по-моему, очень даже смешно. Ну всë, Билл, заканчивай сопли на кулак наматывать. Я же здесь, рядом. — Тебя, блять, неделю не было, я весь извëлся, идиотище. — Ты одинокая душа, Сайфер. — Диппер ухмыльнулся своим же словам. — Как там Мэй? — Нормально, — сухо ответил Билл и задрожал, сжимая пыльный свитер Диппера. — Зачем ты ушëл? — Меня правда не было неделю? — Диппер смягчил голос и, наконец, обнял Билла в ответ. — Нет, у меня просто такое дебильное чувство юмора. Ха-ха, — комично протянул он. — Давай, Сосенка, усомнись во всëм существующем. — Я, честно говоря, ничего помню. — Диппер дотронулся до швов на брови, свидетельствующих о том, что это было взаправду, что это не массовый розыгрыш, что это не индуцированный бред. Билл не хотел отпускать его, но такое продолжительное время объятий стало чем-то слишком интимным, смущающим и обжигающим, чтобы продолжать, потому Диппер отстранился сам. Старая курточка, порванная ветками, делала из него ещë большее неопрятное чуханистое чучело, чем когда бы то ни было. Глаза слипались, держаться «на плаву» было тяжело. — Я хочу спать. Да и тебе бы тоже не помешало, дурачьë. — Диппер обратился к Биллу и улыбнулся краешком губ. Диппер шатается по лесу. Весь он промëрзший, уставший. Ноги уже не держат, а выхода из лесной ловушки никак не наблюдается. Кажется, этот пень, усыпанный миценой, он уже видел. Диппер идëт быстрым шагом, чтобы не окоченеть к чертям собачьим. Постоянно кажется, что из-за деревьев на него смотрит пара внимательных глаз. Ботинки скользили, понемногу складывается забытый пазл. Лес сводил с ума своей отчуждëнностью, картина мира искажалась всë сильнее. Хотелось тепла, хотелось до изнеможения. Он вдруг заскучал по тëплым, почти горячим объятиям Билла. Только его тепло могло бы сейчас согреть. Постепенно деревьев становилось всë меньше и меньше, Диппер был близок к городу. Наступал рассвет, хотелось упасть где-нибудь и расслабить мышцы. Но если он не выберется сейчас — не выберется никогда, живым уж точно. Не выберется — его рано или поздно кто-то найдёт и он поедет в морг на дохликовозке. Ступни замëрзли, грозясь словить обморожение, на шерстяном пальто таяли снежинки, придавая лику почти мертвецкий холод. Диппер выдохнул облачко пара и спрятал ладони на груди, под шарфом. Когда показались первые огни города, Диппер сорвался на бег, прячась от холода и стискивая зубы. От мороза болела голова. Когда тело обдало теплотой кафе, Диппер присел в дальнем углу. Казалось, что кожу бьëт током от перепада температур. Только сейчас он заметил бесконечные новогодние декорации, это значило, что сейчас декабрь. Диппер, согреваясь, пил облепиховый чай, из динамиков трещала ненавязчивая музыка, скорее напоминающая добрый эмбиент. Костяшки были в цыпках, оттого «жглись» и болели. Диппер чувствовал себя на удивление хорошо. Шарф Билла стал неким атрибутом, чем-то, что приносит удачу, хотя, в случае Билла, — всë было наоборот. Билл сам себе чëрный полукот-полуворон. Когда в кафе зашла толпа вечных подростков, Диппера привлекло одно из лиц. — Нэнси! — Он поднялся с места и подошëл к ней. — Рад тебя видеть. — Нэнси улыбнулась до милых ямочек на щеках. — Диппер, — она притянула его тонкими ручками, сжимая в тиски, Диппер обнял еë в ответ, касаясь ладонями еë лопаток. — А это стиль такой или ты просто бомжуешь? Диппер усмехнулся. — И то, и то. — Здорово выглядишь. Для бомжа. — Нэнси глянула на него снизу вверх и хитро прищурилась. — А где твой друг? Диппер пожал плечами и отстранился. — В отеле, наверное. Мы больше не общаемся, — Диппер поджал губы и наклонил голову вбок, — так что понятия не имею. — Садись с нами, страдалец. — Нэнси улыбнулась, и кто-то из еë компании закатил глаза. — Робби, не зуди, прошу тебя. — Молчу-молчу, — утомлëнно вздохнул Робби. — Какой же мир блядски тесный, — Диппер тихонечко засмеялся и шлëпнулся за их столик. — Рад знакомству, Робби. — Диппер столкнулся глазами с Робби и понял, что он сразу его узнал, от этого улыбнулся, наблюдая округлившиеся глаза Робби. Язык грозился растрепать все секреты пидерсии. Диппер прикусил кончик языка. От сдерживаемого смеха можно было лопнуть. Расфуференная девчонка, сидевшая рядом с Робби, заметала перепалку их взглядов. Вдруг она нахмурила тонкие брови, поджала припухлые губки и встала из-за стола. — Мудло ты, блять! — Она зарядила сумкой по лицу Робби и напоследок добавила хлëсткую пощëчину. Девушка показала маленькие зубки в оскале и, развернувшись, вышла прочь. Робби выдохнул и сорвался с места за ней. Нэнси, внимательно следящая за балаганом, рассмеялась. — Вы с ним ебались? — Не, он отсосал мне в толчке. — Диппер поиграл бровями и прикусил пирсинг на нижней губе. — Классные блестяшки в волосах. — Классный прикид бомжа, малыш. К столику подошëл официант, и Нэнси, не задумываясь, заказала два молочных коктейля. — Местное пиво в этой орегонской дыре — та ещë ссанина, поэтому создавай невинный образ и вкушай девственность, мальчонка. Между ними с Нэнси возникла некая искра ещë в первый день знакомства за одинаково длинный язык и уровень социального неодобрения. Нэнси вызывала внутри тëплые чувства, неизвестно дружеские и любвеобильные. — Всë пиво на вкус та ещë ссанина. — Так-то да, но здесь тебе впарят ссанину с привкусом рыготины и хмеля. Это в лучшем случае. — Вкус детства, — Диппер ласково улыбнулся, Нэнси хихикнула и заправила прядь волос за ухо. — Прости, что не позвонил. Она пожала плечами. — Не парься, Дип. — Нэнси постучала пальцами по лакированному покрытию стола. — Если тебе нужны деньги, то я могу подкинуть тебе работку постоплатой. Грязноватую, правда, но что поделать? Диппер пожал плечами, дескать, давай, терять всë равно нечего. Возвращение к Биллу он ощущал порнократным блудносыночкиным абсурдом. Удовлетворëнная ответом Нэнси хлопнула в ладоши. — Тогда забились? — Забились. *** В карманах осталась одна единственная купюра номиналом в сто долларов. Диппер не помнил, как потратил остальные две, также не помнил, как за несколько дней снюхал грамм пять кокса, оставив в зип-локе какие-то жалкие крупицы. Деньги и наркотики требовались немедленно; ничему его жизнь не учит. Они с Нэнси обменялись номерами, и она чмокнула Диппера в щëку, прощаясь в нежных объятиях. Ближе к восьми утра Дипперу нужно будет быть на месте. Всë воспринималось компьютерный игрой, квестом, жаль, что нельзя сесть на лавку и скоротать время на несколько часов. Билл залез в душу, еë же изнасиловал. С Биллом можно только в горе или в горе. Никак иначе. Опять мысли о Билле, да что ж это такое? Диппер шаркал подовшой ботинок, ощущая отвратительный груз скуки на плечах. В ожидании время будто бы замедлялось, теряло свой смысл. Пространство вокруг было каким-то больно уж лиминальным. Задница и ступни замëрзли от сидения на холодных ступенях, мокрых от снега. Пальцы покраснели, стали почти деревянными. С опозданием минут на двадцать Нэнси вышла из подъезда в шортах, старенькой кофте, домашних тапках и длинном пальто. Она сухо поздоровалась и позвала подняться в еë квартиру. — Ты только не пугайся, там та ещë срань. — Хриплым голосом проговорила она, поворачивая ключ в замочной скважине. — Да похуй, таким меня не напугаешь. Диппер вошëл внутрь, оглядывая пространство. Пахло шмалью. В коридоре стояли ботинки, явно не по размеру аккуратных стоп Нэнси.