Tiempo de cambio, de lluvia, de sol

(21 декабря 2002 г.) Лусия Гарридо устало складывает в рюкзак диски с композициями с последних уроков. Наталия Орейро, Мишель Браун, Ромина Янкелевич («Тьфу, гадость, ну зачем опять она?»)… Удивительно – никто даже не попытался подсунуть ей подпольные записи репетиций Erreway – группы, сколоченной тайком четырьмя безбашенными третьекурсниками. Видимо, поняли, что бесполезно. Что ж – диски собраны, аппаратура выключена, в спортзале чистота и порядок. Можно запирать на ключ, сдавать в учительскую и уходить. В учительской не обнаруживается никого – лишь бессменная Глория бдит на своём посту в приёмной Дунофа, судя по всему, ведущего сверхважные телефонные переговоры. Приняв ключ из рук умаявшейся Лулу, секретарша понимающе кивает: -Совсем умаялась, да? Ну потерпи немного, до рождественских каникул всего ничего. -Остаётся надеяться, что наша снежная королева за эти самые каникулы не придумает ещё тысячу и один способ испоганить мне жизнь, - бурчит хореографичка в сторону, но чуткие уши Глории за годы работы научились воспринимать даже ультразвук – так что она со смехом фыркает в рукав и позволяет себе очередной понимающий кивок: -Мигенс не от хорошей жизни такая злобная. Сама посуди – коллектив у нас в основном женский, шансов устроить личную жизнь почти никаких. Ну ничего – наш добрый гений Мансилья сейчас как примется за её воспитание! «В этом и проблема,» - проносится в голове Лусии обречённая мысль. Но делиться личными переживаниями с такой пусть и доброй, но совершенно не умеющей держать язык за зубами коллегой в её планы не входит – поэтому, вернув ключ и дежурно попрощавшись, молодая преподавательница покидает приёмную и наконец-таки направляется домой. Декабрь в Буэнос-Айресе выдался в этом году особенно жарким. У любого туриста, приехавшего в Аргентину погостить, рассекающие по улицам люди в шортах, майках и шапочках Санта-Клауса вызвали бы стопроцентный когнитивный диссонанс. Лулу, рождённая в Мар-дель-Плата и за двадцать четыре с хвостиком года привыкшая в этой широте ко всему, к подобным предрождественским гротескам безразлична и мечтает просто доползти до дома пешком. Был бы сегодня на работе Сантьяго – попросила бы подвести, а так… «Хотя и приди он сегодня – чёрта с два хоть минутку бы на меня потратил. Зачем вообще заговаривать со мной при наличии такой всеобъемлющей и вездесущей новой протеже?» - вспомнив о Ренате, девушка распаляется ещё больше. Новая математичка с первого своего появления в Elite Way просто вселенски выводит её из себя по тысяче причин сразу. И нет, не только потому, что активно нарезает круги возле Сантьяго – ревность свою сеньорита Гарридо, конечно, признаёт, но нашла бы в себе силы наступить ей на горло, если бы эта ходячая биссектриса не использовала её уроки, чтобы пролезть в координаторы. Хватило же у Мигенс наглости с хозяйским видом ввалиться в танцкласс не далее как вчера утром и скептически протянуть: «Н-дааааа… А я-то думала, в лучшем колледже страны готовят специалистов, а не однодневок из кабаре». Впечатлительные Мия Колуччи и Луна Фернандес даже расплакались, обнимая друг дружку, а первая школьная сорвиголова Марисса уже готовилась ответить новой преподавательнице в своей обычной бесцеремонной манере – но, к счастью, ситуацию спас Эчаменди, как никогда вовремя позвонивший этой грымзе по мобильному. Но самым болезненным и отвратительным оказалось не это. Больнее всего по Лулу ударил тот факт, что когда сегодня утром она поведала о случившемся инциденте Сантьяго, понадеявшись на сочувствие и поддержку, он… фактически просто проигнорировал. Отмахнулся, отделавшись чем-то вроде «не обращай внимания, она успела сунуть свой нос к каждому в этой учительской, у неё просто характер такой». И это Сантьяго Мансилья, который всем и каждому в этой школе казался оплотом справедливости? Что-то её ошибку с составом хореографической группы в начале года он не спешил оправдывать, а напротив – раскритиковал в первых рядах. Избирательная какая-то справедливость получается, разве нет? Из круговорота гневных и печальных мыслей, приправленных ревностью, Лусию заставляет вынырнуть резкий автомобильный гудок. Вздрогнув, она оборачивается и видит остановившийся рядом и очень знакомый серебристый Opel. Водитель «кареты» как всегда нагл, самоуверен, но на неё смотрит как на самую желанную цель на свете: -Привет, Лулу, что за радость плюхаться пешком в такую жарищу? Хочешь – подвезу? -Хочу, - отвечает она так же уверенно, даже с вызовом. Карлос самодовольно ухмыляется, выходит из машины и открывает ей дверь. Уже через минуту навороченная иномарка резко трогается с места. (23 декабря 2005 г.) Лусия Веласкес с сомнением смотрит на себя в зеркало, то и дело поправляя причёску, придирчиво рассматривая только что нанесённый макияж и поправляя несуществующие складки на великолепном длинном тёмно-синем шёлковом платье без рукава. Любой стилист или модный критик назвал бы её образ для рождественского выступления несомненно потрясающим – только вот собственный внутренний критик, почему-то звучащий в голове голосом мужа, жалил больнее самой злобной осы. -Ты бы ещё в мини нарядилась ради взглядов посторонних мужиков! -В двадцать семь пора уже заниматься чем-то посерьёзнее, чем бесконечные танцульки! -У всех моих коллег из департамента образования даже молодые жёны скромные и порядочные, а ты похожа на легкомысленную вертихвостку! И вот так – все два с половиной года, что они женаты. Ещё работая обычным учителем экономики, Карлос проявлял себя как самоуверенный человек, ставивший свои амбиции важнее чьих угодно чувств. А уж когда он получил повышение – его эго возросло до небес. Ещё бы, вырасти из простого педагога до чиновника городского масштаба. Рикардо Эчаменди уже даже проговаривался о планах сделать его своим заместителем. Вот и загордился – ещё больше развил в себе снобизм, пренебрежение к простым людям и профессиям и не раз высказывался о её инфантильности и глупости, а то и опускался до намёков на нетяжёлое поведение. О разводе при этом даже не заикался – конечно, это стало бы крахом его столь тщетно оберегаемой репутации… Но вот почему она, в юности такая непримиримая и свободолюбивая, став взрослой, позволяет даже собственному супругу так с собой обращаться? В конце концов она давно уже не малолетняя дурочка и тем более не проститутка и таких обвинений ни разу не заслужила. Хоть про людей её профессии испокон веков говорили всякое, но танцевала она только классическое танго и ездила с выступлениями по всей Аргентине вместе со своей труппой. Возвращалась с победами и заслуженно гордилась своими коллегами по сцене и собой. Только вот муж её гордости не разделял, ворча по поводу повышенного мужского внимания к её персоне и того, что за почти три года прибавлением в их семействе так и не пахнет. Последняя претензия выводила молодую женщину из терпения больше всего. Нет, чисто теоретически о детях она задумывалась. Но не сейчас и – быть честной сама с собой она всё-таки понемногу учится – уж точно не от Карлоса. Ребёнку нужен любящий, внимательный и заботливый отец, а не кабинетный бюрократ, отмахивающийся даже от её желаний и потребностей вечным «не сейчас», «некогда», «не приставай со своими глупостями» - что уж говорить о возможном наследнике? Может быть, и правда уйти? В конце концов, финансовая подушка у неё есть, гонорары ей выплачивают пусть не заоблачные, но вполне приличные для того, чтобы было где жить хотя бы первое время… Но размышления о собственной судьбе прерывает требовательный звонок в дверь. Муж, что ли, пораньше вернулся с рождественского корпоратива в этом треклятом департаменте, черти бы его побрали? Догадка Лулу оказывается неверной – на пороге стоит запыхавшийся молодой человек в форме почтового служащего и с каким-то свёртком в руке: -Сеньора Веласкес? -Я, - непонимающе бормочет девушка, - Только я ничего не… -Посылка из венесуэльской Валенсии, доставка оплачена отправителем, так что не волнуйтесь, - улыбается курьер, но Лусия уже и сама с облегчением выдыхает: из Валенсии ничего дурного ждать априори не придётся. Поблагодарив почтальона и расписавшись за полученную бандероль, закрывает за ним дверь и наконец может уделить внимание посылке, представляющей собой обёрнутое в нежно-сиреневую подарочную бумагу нечто с приклеенным стикером, на которым чёрным по белому значится: «моему юному кумиру». -Вот Соня, ну льстит же безбожно, - усмехается танцовщица, но презенту от старшей подруги радуется искренне, как в детстве, торопясь поскорее открыть. Соня Рей, уже ставшая признанной звездой шоу-бизнеса, всегда понимала её как никто. Положа руку на сердце, девушка могла назвать её единственным человеком, который её по-настоящему любил. С матерью отношения у неё с детства (а точнее, с упрямых подростковых лет) были натянутыми, лучший друг предал ещё в юности, ещё один человек, которому она впервые за долгое время доверилась – тоже предал, только своим безразличием, муж… Муж – объелся груш, нелюбящий и нелюбимый. Вот и вышло так, что кроме Сони близких людей у неё нет. Сеньора Рей стала ей кем-то вроде крёстной или старшей сестры – той, что всегда подержит, а то и накостыляет Карлосу по первое число, если уж он совсем зарвётся… Жаль только, что выйдя второй раз замуж, бывшая супермодель и нынешний продюссер уехала с немолодым, но любимым супругом и дочерями в Венесуэлу. Так что неожиданный подарок не может не радовать. Наконец справившись с упаковкой, Лулу еле сдерживает восхищённый вопль. В коробке лежит очень хрупкий, невероятной красоты стеклянный шар, в центре которого замерла в отточенном танцевальном движении изящная фигурка балерины. Наверное, именно в такую влюбился всем своим оловянным сердцем стойкий солдатик из её любимой в детстве книжки Андерсена. Не удержавшись, девушка легонько встряхивает шар и вокруг балерины тотчас же образуется снежная буря. Она готова поклясться, что видела будто настоящий снег, совсем не похожий на грубую стружку в других подобных украшениях, которыми в преддверии Рождества традиционно заполняются все магазины подарков. Полюбовавшись этой хрупкой красотой, Лусия осторожно ставит произведение искусства на тумбочку в гостиной и возвращается к вскрытой упаковке, к которой прилагается ещё и открытка. На открытке («Ну, Соня, правда же волшебница!») обнимаются вновь обрётшие друг друга счастливые Кай и Герда, покинувшие чертоги Снежной королевы. А на оборотной стороне неаккуратным, торопливым почерком старшей подруги набросано целое послание: «Дорогая моя Лулу! Чёрт возьми, рву и мечу от невозможности сорваться в Б-А, чтобы навестить с моими сумасбродами родину и заодно разделить праздник с тобой. Но тут, понимаешь, выяснилось, что через семь с половиной месяцев я стану в очередной раз мамой – так что перелёты придётся отложить. Мои надо мной трясутся, как над писаной торбой. Но в любом случае – от всей многонациональной души поздравляю с Рождеством, желаю здоровья физического и психического, тьму тьмущую новых танцевальных поворотов и решимости бросить, наконец, зазвездившегося экономиста. Прости, что говорю так о твоём благоверном – но заслужил, так что, если что выкинет – сообщай сразу же, не прилечу сама – так свою семью на подмогу отправлю. В подарок присылаю зимний шар. Купила его почти что с рук – у одной странной сеньориты на барахолке. Она ещё рассказала про него целую легенду – мол, якобы он работает то ли как портал в прошлое, то ли как кристалл воспоминаний – в общем, помогает людям исправить их ошибки. Сказочка, конечно, но красивая. А уж сам шар – и подавно: как увидела балерину, не смогла пройти мимо и сразу поняла, кому подарить. Ещё раз с Рождеством, люблю, целую. Соня-добрячка-сердючка-Рей, почти трижды мама» Столь эмоционально окрашенное письмо впервые за три чёртовых года рассмешило девушку до колик. Только Соня может вложить столько любви и горячности в одну крошечную открытку. Такой всепоглощающей аргентино-венесуэльской сестринской любви, похожей на невидимого, но ощущаемого всеми фибрами души ангела-хранителя. И уж, конечно, никто кроме подруги не прислал бы аж из чужой страны такую красоту. Карлос наверняка подарит какую-нибудь дорогую, но приевшуюся парфюмерию, коллеги из студии – что-нибудь дежурно формальное, но такое чудо в стеклянной капсуле никому не пришло бы на ум. Разумеется, в легенду о машине времени Лусия не поверила – на то они и сказки, чтобы поражать воображение, но никогда не сбываться в реальности. В её реальности Герда замёрзла бы на ледяном ветру, едва выйдя за ворота собственного дома в поисках Кая, стойкий оловянный солдатик закончил бы свои дни в мусорке, гадкого утёнка на следующий же день заклевала бы насмерть собственная стая, а она сама… А ей самой остаётся копить силы, чтобы действительно расторгнуть удушающий и опостылевший брак. И всё-таки, как могла бы повернуться её жизнь, если бы? Если бы что? Если бы три года назад в Elite Way не нагрянула ходячая биссектриса, она же снежная королева («Опять Андерсен, да пропади он пропадом!»), она же просто Рената Мигенс? Мигенс? Или теперь уже Мансилья? Если бы эта самая ходячая биссектриса не начала планомерную кампанию по её выдворению из колледжа? Если бы она не отчаялась настолько в своей обиде на Сантьяго и не дала от безысходности зелёный свет Карлосу, уже успевшему развестись? Если бы ей не попалось на глаза то самое объявление о первом судьбоносном конкурсе, в котором она вышла победительницей и красиво ушла из Elite Way? Хотя что тут размышлять, гадая словно на кофейной гуще? Это же легенда. Выдумка. Сказка. И время вспять не повернуть. Прошлое – на то и прошлое, а у неё есть только будущее. А именно – завтрашний концерт в GranRex, где она – гвоздь программы. Вот о чём думать надо. И о серьёзном разговоре с Карлосом, конечно. Отбросив всякую ненужную сентиментальную дребедень, Лулу аккуратно снимает концертное платье, набрасывает на себя домашний халатик и идёт в ванную. Видимо, сегодня мужа она не дождётся. Где-то на периферии сознания бродит мысль, что каким-то странным образом это её не волнует. Но на угрызения совести ещё и по этому поводу сил у девушки не остаётся. Вернувшись из душа, она забирается в расправленную кровать и попадает в царство Морфея сразу же, как только её голова касается подушки… …Наутро она просыпается от странного ощущения, что по ней самым натуральным образом ходит кто-то пушистый и четвероногий. Сон слетает с неё моментально, уступив место панике («У нас что, грызуны завелись? Откуда?»), но, открыв глаза, Лусия не верит им ещё больше. Виновницей её внезапного пробуждения оказывается не крыса или шиншилла («Слава богу!»), а красивая и очень наглая сиамская кошка. Очень знакомая сиамская кошка – ни одна иная представительница сего благородного вида не щурила так хитро глаза и не обустраивалась на ней всем своим золотисто-песчаным стройным тельцем, как на лежаке. -М-Мару?! – еле слышно бормочет девушка, чудом сохранив дар речи, - А т-ты откуда здесь? Нахальная пушистая жиличка, которой по всем законам логики не должно здесь быть, неторопливо покидает живую «лежанку» и грациозно спрыгивает на пол. Только тут до растерянно оглядывающейся по сторонам Лулу доходит, что обстановка вокруг явно никак не соответствует их с Карлосом спальне. Бежевые обои вместо тёмных кирпичей в стиле лофт, комод, шкаф, письменный стол («А ведь у Карлоса отдельный рабочий кабинет, а я тренируюсь в студии!»), и – самое главное – кровать-то односпальная. И интерьер пусть и странный, но отчего-то знакомый. И Мару ещё под боком крутится. Мару, Мару… Куда же её занесло?! -Чёрт! – от внезапно пришедшей в голову догадки Лулу буквально подскакивает на постели, - Съёмная квартира Антонии! Только… Только с какого перепугу я здесь оказалась? Девушка внимательно прислушивается к своим ощущением. Так, голова не болит, мышцы не ломит, тошноты нет, в глазах не двоится. В общем, никаких следов возможного аморального поведения. Да и не пьёт она ничего крепче бокала сухого белого чилийского вина по праздникам. А вчера – она точно помнит – она примеряла платье для сегодняшнего вечернего выступления, получила подарок от Сони, прибралась и легла спать. Тогда какого чёрта она здесь делает? И где Антония? Или в этой квартире давно живёт кто-то другой? Вполне вероятно, но только почему тогда хозяйка не забрала с собой кошку? «Надо выбираться отсюда, а то плакало моё выступление!» - наконец к Лулу возвращается здравый смысл и она начинает рассуждать, - «Значит, первым делом надо позвонить ей», - начинает рыться в памяти мобильника, который, к счастью, обнаруживается под подушкой, и искренне благодарит собственную привычку не удалять старые телефонные номера. Бывшая квартирная хозяйка берёт трубку почти сразу, только вот реакция на её звонок кажется Лусии какой-то странной: -Алло? Лулу, дорогая, что-то срочное? Слушай, мне сейчас некогда, у нас тут на почте предрождественский аншлаг, на меня просто насели. Перезвоню вечером, хорошо? А, и купи Мару корма, пожалуйста, я деньги отдам – просто сегодня я вряд ли до зоомагазина доберусь. -Х-хорошо, - на автомате отвечает девушка и вновь впадает в состояние шока. Почему Антония разговаривает с ней так, будто она вовсе не бывшая квартирная хозяйка, а вполне себе настоящая? И нахалка эта четвероногая к ней ластится, будто она и не съезжала никуда, ранив этим любимую питомицу в самое сердце... -Что за чехарда вообще происходит? – спрашивает Лулу вслух, и тут её взгляд падает на настенный календарь, показывающий какую-то немыслимую дату. -Семнадцатое декабря две тысячи второго года, - медленно, по слогам, в прострации читает она, - Кажется, мне нужен психиатр. Однако в следующую же секунду Лусия понимает, что лучше бы и правда испытывала острую необходимость в психиатрической помощи. На простеньком деревянном комоде обнаруживается тот самый стеклянный шар, который вчера («Или не вчера, получается?») ей прислала в подарок из Венесуэлы Соня. -Приплыли, - вновь вырывается у неё, - Психов хотя бы лечат, в отличие от путешественников во времени.