Река скорби

      Сновидения — дверь в потусторонний мир. Но как же отличить наваждение от реальности, когда мираж обретает власть над измученным и помутнённым разумом?       Гоголь не знал точного ответа на столь непростой вопрос. Немудрено, ведь припадки сопровождали его вот уже несколько лет, из-за чего коллеги всякий раз выказывали раздражение вперемешку с омерзительными насмешками.       Вызывали ли подобные речи обиды у Гоголя?       Да. Молодой писарь всегда был излишне критичен к себе и часто принижал значение творческих трудов, отчего Яким ворчал на барина. Хорошо, что споры не являлись новым явлением, и они могли делать это сутки напролёт. Без лишней злобы, ведь на самом деле Яким искренне переживал за душевное состояние Николая Васильевича.       — Николай Васильевич… — Незнакомый зов, доносящийся издалека. Он обретал большую силу с каждой секундой, словно обитал в самых мрачных уголках сознания Гоголя. — Николай Васильевич! — Как удар по ушным перепонкам, заставивший писаря быстро заморгать и поморщиться.       Затолкать неугодные мысли обратно в злополучный сундучок и запереть его навеки вечные. А ещё лучше — поджечь их и развеять пепел по ветру.       Бледные пальцы, как хрупкие ветки, прикоснулись к чёрным волосам, и хриплый голос произнёс:       — Да?.. — Глупо, но хуже вряд ли будет.       Синие глаза генерала, полные обжигающего осуждения, впились в худое лицо Гоголя, точно множество острых лезвий. Этот взор писарь видел несчётное количество раз. Всех пальцев не хватит, чтобы сосчитать. Всё же остальные считали его чудаковатым.       «Скоро всё закончится…» — упорно повторял Гоголь, пока руки неосознанно прикасались к бумаге и комкали её. Старался подолгу не смотреть на мёртвое тело, хоть подсознательно понимал всю бесполезность поступка.       Гоголь вздрогнул, когда чужой вздох уничтожил наступившую тишину. Стук зубов и шарканье вычищенных сапог о пол, будто генерал собирался прямо сейчас выдворить Гоголя из комнаты.       — Вы не забыли, зачем мы здесь, Николай Васильевич? — «случайно» уточнил мужчина и деловито скрестил руки на груди.       Гоголь беспокойно заëрзал на месте.       Он знал — его решили проверить. Загнать в ловушку, словно перепуганную лань.       Нужно собрать крохи воли и ответить.       Нельзя молчать, иначе худо станет.       — Знаю… — Гоголь поднял руку и оттянул воротник белой рубашки, точно на горле всё это время находилась петля. — Мы здесь из-за… — Писарь внезапно замолчал и бегло посмотрел на хладный труп молодой девы. С виду — вполне привлекательная, но метка смерти не делала её краше. Скорее, вызывала мурашки по всему телу и дрожь в руках. — Елены Аташинской, — насильно вытолкал последние слова, поскольку собеседник начинал терять терпение и дышать более шумно.       Может быть, сейчас генерал решит сменить гнев на милость?       Контролировать припадки Гоголь не мог, хоть многое зависело от обстоятельств. Только вот сознание после них дробилось на осколки и восстанавливалось с течением времени. Что уж поделать, если одной из слабых сторон являлась излишняя чувствительность? Всегда обращал внимание на мнение остальных, даже если пытался пропускать высказывания мимо ушей.       Генерал прищурился, точно искал в Гоголе намёк на подвох. Но в итоге кивнул, тем самым выразив долю одобрения, отчего уголок губ писаря дёрнулся и кулаки сжались.       Как Гоголь завидовал тем, кто жил в собственное удовольствие. Поменяться бы с ними телами.       — Записывайте, Николай Васильевич. — Генерал взглянул на чистый лист, будто от одного этого действия на бумаге могли появиться чёрные чернила. — Записывайте. — Он повторил более настойчиво, желая покончить с делом Елены Аташинской в кратчайшие сроки.       Проследив за его взглядом, Гоголь активно закивал и моментально взялся за перо.       Стук сапог по полу действовал на расшатанные нервы Гоголя. Раздражал, вынуждая сжать перо с такой силой, что костяшки побледнели, и челюсть сомкнулась, как от нервного тика.       Сосредоточиться на деле — самая важная задача. К горлу всякий раз подступала тошнота, стоило Гоголю взглянуть на тело. Нос улавливал странные запахи, похожие на вонь от протухшего мяса. Пробудет в комнате с трупом ещё несколько часов — ничего доброго не жди.       Пока генерал разглагольствовал, Гоголь украдкой выдохнул и потёр гудящий висок. Чувствовал, с какой стремительностью окружающий мир растворялся, становясь адской круговертью.       Не поторопятся, и припадок полностью овладеет разумом, посылая странные и жестокие картины.       «Нельзя смотреть. — Перо дрогнуло, оставив на бумаге уродливое жирное пятно. — Проклятие!» — выругался Гоголь и удержал подавленный вздох. Посмотрел на то, как написанные буквы терялись в пятне, нарушая композицию текста. Постепенно оторвался от испорченного листка и с огромной неохотой повернул голову к убитой.       Гоголь с самого начала увидел следы от удушья на тонкой шее Елены Аташинской, также как и обгоревшую руку в потухшем камине. Глаза погибшей завязали, однако писарю было неприятно находиться поблизости с трупом. Если не заметить руку с шеей, то казалось, что дева крепко спала.       Гоголь на долю секунды прикрыл веки и испустил тяжёлый вздох, точно на спине находился неподъемный груз. Руки продолжали дрожать, из-за чего писарь отложил перо и скомкал испорченный лист. Не хватало следов на одежде. И так тратил последние средства на покупку собственных книг, а после их сжигание.       — Яков Петрович.       Яков Петрович?.. Неужто тот самый?       Холод окутал мышцы Гоголя, норовя в любой момент содрать их заживо и просочиться внутрь тела. Заморозить горячую и сладкую кровь. По виску скатилось нечто мокрое и капнуло на колени. Пришлось открыть глаза и вытереть висок.       — Как идёт расследование, господин Ковалевский?       Невольно Гоголь подобрался, став похожим на испуганную и напряжённую зверушку. О Якове Петровиче ходило много слухов. Как плохих, так и хороших. Но в одном соглашался каждый — Яков Петрович прекрасно знал своё дело и являлся превосходным столичным следователем.       — Хорошо, Яков Петрович. Мы…       Слух притупился, будто Гоголь находился под водой и из лёгких выходили последние остатки кислорода. На смену воздуху пришла вода. В глазах помутилось, и холод стал испепеляющим жаром. Живот свело, и в области затылка резко заболело, из-за чего светлые голубые глаза писаря округлились. Дыхание спёрло.       Нет.       Рука потянулась к перу без ведома Гоголя, точно душа отделилась от тела и обрела жизнь. Пытался отдёрнуть её, однако всякая попытка заканчивалась провалом.       Нет!       Пальцы надёжно обхватили перо. Вторая рука нашла чистый лист и положила его.       Нет!..       Наконечник мгновенно вонзился в бумагу, и голова Гоголя порывисто откинулась, словно кто-то схватил его за шею. Чёрные волосы упали на закатившиеся глаза, в то время как перо беспрестанно бегало по бумаге. Чиркающий звук бил по ушным перепонкам писаря. Чужие разговоры сейчас не имели никакого значения, поскольку припадок завладел им и не собирался отпускать до того момента, пока он во всей красе не почувствует…       Истошные женские крики, возвещающие о скорой кончине юной девы.       Сильные мужские руки, обхватившие беззащитное горло.       Искажённое от ненависти лицо крепкого молодца.       Резкую боль в правой ладони.       Мощный удар, направленный прямо в грудь Гоголя, выбил воздух из объятых пламенем лёгких. Писарь упал со стула и ударился плечом о пол, прошипев от появившихся ощущений. В каком-то смысле повезло, хоть мало приятного от очередного припадка.       Гоголь не спешил открывать глаза. Выравнивал сбитое дыхание и восстанавливал ускоренное сердцебиение. Открыл веки, только когда услышал приближающиеся звуки шагов, и тут же увидел обеспокоенного господина Ковалевского. Скорее всего, страшился опозориться перед таким человеком, как Яков Петрович.       Гоголь постепенно перевёл взгляд на Якова Петровича и растерянно заморгал, рассмотрев неподдельное любопытство в выражении его лица. Никакого страха, омерзения или чего-то похожего. Заинтересованность, точно следователю удалось лицезреть нечто поистине грандиозное.       Или же происходящее — очередная ложь? Как отделить одно от другого и остаться в здравии?