Панорамные окна

Когда-то Алена мечтала вырастить своего ребёнка правильно. Как будто даже точно знала, как это делается. Ребёнок должен расти в полной семье — факт. У него должны быть все возможности для развития: кружки, секции, хорошая школа, родители, подающие достойный пример своим поведением и воспитанием. Нельзя кричать на ребёнка, тем более — наказывать физически. Нужно с детства приучать его к полезной и здоровой пище. И условия для жизни должны быть самыми лучшими: своя квартира или дом, отдельная комната, красота и чистота вокруг. И вот, ее сыну семь лет. Он сидит на шатающемся стуле и с аппетитом поглощает наспех сваренные пельмени, окуная их в майонез и кетчуп. Запивает молоком. Она, его бездарная мать, в абсолютном бессилии сидит на соседнем стуле. Диван мокрый. Ее кровать — мокрая. Ламинат вздулся. В потолке — дыра. Ноутбук залит. За этот вечер она наорала на своего ребёнка минимум раза четыре, один раз — с матом, один раз — шлепнула по попе. Хозяйка квартиры сказала: съезжайте, раз такое дело. Будет делать ремонт. Куда, спрашивается, съезжать? Новый съем, ей, матери-одиночке с ребёнком, быстро не найти. Видите ли, выглядит неплатежеспособной, арендодателям не нравится. Нужны ещё деньги. Много. Заплатить риэлтору, внести залог — вряд ли можно надеяться, что ей вернут депозит за эту квартиру. Потоп, конечно, не ее проблема, а вот изрисованные Левушем стены, сломанные стулья, сколы на полу, сломанная балконная дверь, пятно на диване, которое не отмывается, и так далее, и тому подобное… Да и оплату участливая хозяйка не поднимала уже года два или три. Теперь за те же деньги можно снять только однушку или студию. Вот и отдельная комната для ребёнка! Даже этого теперь не будет! — Я хреновая мать. — Что? — переспрашивает сын. — Плохая мама у тебя, Лёв, — горько улыбается Алена, — Не повезло тебе со мной. Он удивленно таращится несколько секунд, так и замирает с вилкой во рту. — Ты жуй, жуй, — беспокоится мать, — Подавишься ещё. А потом он соскакивает со стула, дышит и плюётся пельменями, жмётся лохматой головой к ее груди, тесно обнимает маленькими ручками. — Ты самая лучшая, мамочка. Самая-пресамая-пресамая. Я тебя люблю, вот, вот так люблю! И сквозь горькие слёзы усталости она с нежной улыбкой наблюдает, как Лева подпрыгивает, силясь достать ладошкой повыше. — Вот так люблю! Так! До потолка, нет, до неба! До звездочек! До… — До Луны и обратно, — подсказывает Алена. — И ещё до Луны! Потом ему непременно нужно доедать и допивать, сидя у мамы на коленях. То и дело ей достаются молочно-пельменные поцелуи, он заискивающе заглядывает в глаза и просит: — Ты не грусти, мам. А то у меня сердце разорвётся. Так и засыпает, едва успев доесть. Длинные пряди чёрных волос щекочут ее шею. Тёплые руки обнимают и едва смыкаются на спине. Он причмокивает во сне, как младенец. Алена с трудом доносит сына до постели. Слава Богу, в комнате Лёвы сухо. Спать придётся вдвоём, на узенькой кроватке. А был маленький — так легко было и носить, и умещались без труда на одной больничной койке. — Не расти, пожалуйста, малыш, — шепотом просит она, — Может, я ещё успею побыть хорошей мамой… Лёва не слышит. Сладко спит, положив ладошку под пухлую щечку, свалив на мать, по своей детской привычке, обе ноги. Алена долго-долго рассматривает его в полутьме. То легонько целует в лоб, то заправляет за ушко выбивающиеся на лицо тёмные волосы. Ей неудобно, тяжело, половина тела на весу. Подушка одна. Одеяло детское, маленькое. Но постепенно сон одолевает и ее. День был трудный-трудный. А завтра будет ещё сложнее. *** — Жарко, мам, ну… — сквозь сон и головную боль слышит она. Лёва пихается руками и ногами, чуть ли не на пол пытается ее столкнуть. Глаза открывать больно. Алена старается не обращать внимания на толчки и пинки, зажимает руками уши и плотнее жмурится. — Жарко! — уже капризнее тянет Лева, — Ты вся мокрая, мам, фу, отодвинься! Особенно сильный толчок все же заставляет Алёну открыть глаза. — Куда я тебе отодвинусь… — недовольно бурчит она. — Блин! — психует сын. — Ладно, щас… Мать ложится вальтом, головой к его ногам. Лёва, повозившись и поворчав ещё немного, снова засыпает. А вот Алене больше не спится. Голова трещит по швам. Все тело, волосы, вся домашняя одежда и правда мокрые, точно ее окунули в бассейн. Лицо горит. Кости ломит, особенно колени, их попросту выкручивает в разные стороны. В горле какой-то комок, который мешает дышать. Вдруг, ни с того, ни с сего, ей очень хочется в туалет. Уже скрючившись на унитазе от невыносимой боли, с трудом выдавливая из себя какие-то жалкие капли, она запоздало понимает: заболела. Жар, горло болит, вдобавок, похоже, цистит. Осознание случившегося добавляет градуса ее плохому самочувствию. Алена с трудом доползает до комнаты сына, в каком-то мутном полусознании трогает его лоб: вроде, здоров, не температурит. Это, конечно, хорошо, но обратно к нему ложиться точно нельзя — вдруг ещё заразиться не успел. Диван ещё влажный, но если укутаться в плед — терпимо. На термометре 38,5. На часах — шесть утра. В квартире постапокалипсис: на всех возможных местах сушатся вчерашние тряпки и постельное. Самое оно, конечно, заболеть в таких обстоятельствах. Ей бы вещи собирать — до оплаты квартиры три дня. — Что такое? — недовольно хрипит Даня на другом конце провода. — Извини, что так рано, — теперь ей ещё хуже от чувства вины и стыда, — Я заболела. Можешь Лёву забрать на тренировку? Мне кажется, я целый день с ним не переживу… — Щас, что-то придумаю, — недовольство в голосе друга сменяется нотками сочувствия, — Что-то надо привезти? Ты как? Очень плохо? Может, врача вызовешь? — Да не, нормально. Жить буду. Спасибо. — Выздоравливай, — сонно желает Даня. Алена очень надеется, что он не заснёт снова и все-таки приедет за Левушем. Два часа проходят в томительном ожидании, по большей части, она проводит их по дороге в туалет и обратно. Сил будить Лёву нет, втайне она рассчитывает, что Даня приедет за ним пораньше и поднимет. Спустя еще двадцать минут звонит домофон, затем — кто-то стучится в дверь. «Слава Богу!» — проносится в голове. — Привет, ты как? — прерывает ее благодарную молитву голос Сергея. Челюсть отвисает вниз и теряет всяческую способность двигаться. Ну, Даня! Ну, удружил! — Да уж, — потрогав ее лоб, вздыхает мужчина и командует: — В постель! Живо! — Щас, я щас… — бормочет Алена. Она слишком больна, чтобы сейчас скандалить. К тому же, снова хочется… Сидя на унитазе в десятый раз за это утро, она мысленно проклинает все на свете: Даню, главного сводника всея Руси, Сергея, ебучий цистит, ебучие летние кроссовки, Хуево-Кукуево, потоп, холодную электричку, ебучую женскую мочеполовую систему… По щекам невольно начинают катиться слёзы. Ну, как ее угораздило?! Вся больная и обоссанная перед единственным возможным мужчиной в своей жизни! — Ты скоро там? — он, конечно, сама тактичность. — Что у вас тут произошло? Ноев потоп? Цунами? Смерч? Я надеюсь, ты не пытаешься там спрятаться от меня. — Отъебись, у меня цистит! — сквозь слёзы выдавливает Алена. И старается не сильно вслушиваться в происходящее за дверью. Если он хотя бы попробует засмеяться, она сначала умрет от такого унижения, а потом даст ему по голове чем-нибудь тяжелым. — Ладно, я Лёву будить, ты тоже, как выйдешь — собирайся. Улыбается, это слышно. Тварь. Что собираться? Куда собираться? Ответ находится быстро: на выходе из санузла ее едва не сбивает с ног довольный и взлохмаченный сын: — Мы поедем жить в гости к дяде Серёже! Круто, мам? Клёво? Круто! Клёво! Вот и гордости конец. Мысли в голове проносятся короткими незамысловатыми обрывками. У неё все ещё жар, куда уж тут соображать. Ещё сложнее оказывается формулировать пришедшее в голову вслух. Пока Алена, собрав в кулак остатки сознания и воли, пытается сформулировать подходящую случаю резкую отповедь, смысл которой сведётся к тому, что «никуда мы не поедем, Лев, прекрати нести ерунду», Сергей успевает разрулить ситуацию по-своему: — Лёва, мама заболела, не нужно кричать и дергать ее за руки тоже не стоит — строго осаживает он сына, — Иди, умойся, потом что-нибудь перекусим и поедем. Лёва кивает ему с серьёзным видом и деловито уточняет: — Мама с нами? Супер! Как будто ее вовсе здесь нет! — Маму отвезём ко мне домой, — «Ага, щас» — думает Алена, — Вызовем ей доктора, а сами поедем на тренировку. В обед поедем, проверим, как у неё дела, привезём покушать, фруктов купим, да? Ей снова не удаётся вставить в эти его дурацкие планы хотя бы словечко. Она просто не успевает. — Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает Сергей у ребёнка, и вот, она замирает с полуоткрытым ртом, глядя, с какой трогательной лаской он прикладывает тыльную сторону ладони к его лбу, с умным видом кивает, точно что-то понимает, потом пропускает между пальцев лохматые волосы… И как Лёва к нему тянется! Мотает головой на вопрос: — Горло не болит? Голова? И сам не спешит уходить, доверчиво смотрит на отца снизу вверх, чуть прижимается к его боку. Ее сын не любит чужих. Он не возьмёт за руку незнакомого человека, не станет ластиться к новому взрослому, Лёва любит, когда на него обращают внимание, но он — домашний мальчик, не так-то просто завоевать его доверие. Одна ее часть хочет немедленно вырвать ребёнка из рук Сергея. «Это мой сын! Мой!» — эта мысль обдаёт изнутри пылающим жаром, от неё плохо и страшно. Но есть ещё одно чувство. Какая-то неуловимая надежда, от которой на душе легко-легко. «Он бы принял его, как отца, с радостью, если бы только я решилась сказать» — ей смешно и одновременно страшно от того, что такое вообще может прийти в голову. Наверное, это просто лихорадочный бред. Однозначно — бред. Она с улыбкой вслушивается в происходящее в ванной. Пожалуй, надо объяснить этому новоиспеченному папаше, что в семь лет ребенок в состоянии умыться и почистить зубы самостоятельно. *** Утро началось не с кофе. — Вот же занозожопная женщина! — раза с пятого Сергей все-таки понял, чего от него хочет друг в сраных шесть часов по полуночи. — Заболела она! Как удивительно! Как неожиданно! — Я спать, короче, — с чувством выполненного долга прохрипел в трубку сонный Глейх. Ранние подъемы Сергей ненавидел всеми фибрами души. Особенно терпеть не мог неожиданные пробуждения, в духе: планировал спать ещё пару часов, а с какого-то хера надо вставать и пилить на другой конец города, причём срочно, без утреннего кофе, душа и часового залипания в ленту инстаграма. Так что, собираясь в полусне, он ругал Алёну и ее головных тараканов на чем свет стоит. — Не нувны мне твои подачки, — бормотал мужчина, бесцельно возюкая по зубам щеткой, — Я фама фо фем фправлюсь… Тьфу! — смачно сплюнул в раковину невкусную пасту, — Даже не позвонила мне, коза упёртая! — Вот возьму и никуда не поеду! — теперь он строил недовольные гримасы зеркалу, одновременно пытаясь пригладить руками жесткие волосы, которые, по обыкновению, с утра стояли дыбом, — Не поеду никуда, поняла?! Лягу спать, проснусь потом как человек! И все-таки, спустя десять минут, он уже сидел в машине и ждал, пока прогреется двигатель. Спустя полтора часа был у неё. В квартире Аленки царил настоящий хаос. До сегодняшнего утра это была просто дешевая съемная квартира, ужасная, конечно, но по большей части просто неудачно расположенная. Теперь же Сергей ясно понял одно: сегодня у него точно будут гости, а может, и новые соседи. Слегка распереживался, конечно. Во-первых, неубрано, посуда местами плесневелая, в холодильнике кто-то сдох и воняет… И постельного всего два комплекта, второй грязный, одеяло вообще одно, и главный позор — на маркерной доске над рабочим местом огромными буквами написано: «Косторная — дура». — Лёв, а ты читать уже умеешь? — поинтересовался он, наблюдая за тем, как наполовину сонный ребенок с неохотой умывается. — Не очень. Зато могу считать! До миллиона! Послушать хочешь? — и, не дожидаясь ответа, начал, — Овин, ва, фри… Белые плевки зубной пасты летели в зеркало. — Нууу! — запротестовал сын, когда Сергей попытался мокрыми руками пригладить его торчащие во все стороны вихры. — Подстричь тебя, что ли… — пробормотал он. — Маме нравится так, — заметил Лёва, — Она говорит, что мой папа — козел, но зато красивый, и я на него похож… — Как интересно, — хмыкнул в ответ Сергей, — Красивый, значит… — Я и на тебя похож, как будто… — вдруг, хитро прищурившись, заявил сын. Отец аж закашлялся от неожиданности: — Кхм! — он старался не выдать своего смущения, — Не знаю, не знаю, давай уже, поторопись, опоздаем на тренировку! Из ванной комнаты, казавшейся таким безопасным пристанищем, он с позором сбежал. А в гостиной ждала другая западня: капризная, больная и на тело, и на голову, женщина. Которая палец о палец не ударила для того, чтобы собраться — ну решили ведь! Вернее, он решил. Прямо сейчас перевезти семью к себе, не оставлять же Аленку и Лёву в этих развалинах. — Не знаю, что ты там себе придумал, но я никуда не поеду, — Сергей даже рот открыть не успел, а она уже пошла в наступление, — И ребёнка мне вечером привезёшь! — Не знаю, что ты себе там придумала, но ребёнку в этих развалинах не место, — в тон ей возразил мужчина. — Не беспокойся, я уберусь к вечеру. — Сначала назло мне жопу отморозила, заболела, теперь что — осложнения зарабатывать будешь? На ногах болеть? Лишила ребёнка отца, теперь хочешь, чтоб и без матери остался? — Не драматизируй, а. Когда я кататься выходила с температурой, тебя это не особо беспокоило, а тут — уборка. — Если так неймется, можешь у меня прибраться. Там тоже, знаешь ли, не операционная, тот ещё срач. Ален, ну хватит уже, ну сколько можно от меня бегать! Я знаю, что вас отсюда выселяют, Лёва сказал. Ну, поживем пока, если тебе так надо, поищем вам квартиру, только спокойно, без горящей жопы… — ему казалось, что разговаривает со стеной, — Хоть раз, прояви не характер свой занозный, а элементарное благоразумие! — То есть, по-твоему, благоразумно съезжать в квартиру к мужику, с которым разок переспали? — язвительно возразила Алена. Поддеть его этим хотела. Ха. — Нет, это неразумно, — спокойно парировал Сергей, — Но ко мне твоя нелестная характеристика точно не относится, — девушка было открыла рот, чтобы продолжить спор, но он, понизив голос, выстрелил контрольным в голову: — У нас тогда точно был не один разок. Алена вмиг покраснела и, конечно, послала его: — Пошёл ты! — Я пошёл, — с улыбкой согласился мужчина, уворачиваясь от полетевшего в него полотенца, — Где у тебя чемодан? — Аленка закатила глаза и поджала губы, — Если не хочешь ближайшую неделю прожить без чистых трусов, лучше скажи по-хорошему! — Ничего, разоришься на новые! — Без проблем! Скажи размер, куплю на свой вкус. — Иди в задницу. — Иду, иду, только вещи твои соберу, ладно? — А я умылся! — обьявил сын, — Кто-нибудь будет меня кормить? Алена явно выдохнула. В этой перепалке она бы точно проиграла.